Обыкновенное цареубийство: не первое и не последнее. Павел I Текст С.ф

Император Павел I Петрович

Царствование. Император Павел I был первый царь, в некоторых актах которого как будто проглянуло новое направление, новые идеи. Я не разделяю довольно обычного пренебрежения к значению этого кратковременного царствования. Напрасно считают его каким-то случайным эпизодом нашей истории, печальным капризом недоброжелательной к нам судьбы, не имеющим внутренней связи с предшествующим временем и ничего не давшим дальнейшему. Нет, это царствование органически связано как протест – с прошедшим, а как первый неудачный опыт новой политики, как назидательный урок для преемников – с будущим. Инстинкт порядка, дисциплины и равенства был руководящим побуждением деятельности этого императора, борьба с сословными привилегиями – его главной задачей. Так как исключительное положение, приобретенное одним сословием, имело свой источник в отсутствии основных законов, то император Павел I начал создание этих законов.

Главный пробел, какой оставался в основном законодательстве XVIII в., заключался в отсутствии закона о престолонаследии, достаточно обеспечивающего государственный порядок. 5 апреля 1797 г. Павел издал закон о престолонаследии и учреждение об императорской фамилии – акты, определившие порядок престолонаследия и взаимное отношение членов императорской фамилии. Это первый положительный основной закон в нашем законодательстве, ибо закон Петра 1722 г. имел отрицательный характер.

Далее, преобладающее значение дворянства в местном управлении держалось на тех привилегиях, какие утверждены были за этим сословием в губернских учреждениях 1775 г. и в жалованной грамоте 1785 г. Павел отменил эту грамоту, как и одновременно изданную грамоту городам, в их самых существенных частях, и принялся теснить дворянское и городское самоуправление. Он пытался заменить дворянское выборное управление коронным чиновничеством, ограничив право дворян замещать выборами известные губернские должности. Этим обозначился основной мотив и в дальнейшем движении управления – торжество бюрократии, канцелярии. Местное значение дворянства держалось также на его корпоративном устройстве. Павел предпринял разрушение и дворянских корпораций: он отменил губернские дворянские собрания и выборы; на выборные должности (1799), и даже губернских своих предводителей (1800), дворянство выбирало в уездных собраниях. Отменено было и право непосредственного ходатайства (закон 4 мая 1797 г.). Наконец, Павел отменил важнейшее личное преимущество, которым пользовались привилегированные сословия по жалованным грамотам, – свободу от телесных наказаний. Как дворяне, так и высшие слои городского населения – именитые граждане и купцы I и II гильдий, зауряд с белым духовенством по резолюции 3 января 1797 г. и указу Сената того же года подвергались за уголовные преступления телесным наказаниям наравне с людьми податных состояний.

Уравнение – превращение привилегий некоторых классов в общие права всех. Павел превращал равенство прав в общее бесправие. Учреждения без идей – чистый произвол. Планы Павла возникали из недобрых источников, либо из превратного политического понимания, либо из личного мотива.

Всех более страдали неопределенностью и произволом отношения землевладельцев к крепостным крестьянам. По первоначальному своему значению крепостной крестьянин был тяглый хлебопашец, обязанный тянуть государственное тягло, и как государственный тяглец должен был иметь от своего владельца поземельный надел, с которого мог бы тянуть государственное тягло. Но небрежное и неразумное законодательство после Уложения, особенно при Петре Великом, не умело оградить крепостного крестьянского труда от барского произвола. И во второй половине XVIII в. стали нередки случаи, когда барин совершенно обезземеливал своих крестьян, сажал их на ежедневную барщину и выдавал им месячину, месячное пропитание, как бесхозяйным дворовым холопам, платя за них подати. Крепостное русское село превращалось в негритянскую североамериканскую плантацию времен дяди Тома.

Император Павел I Петрович

Царствование. Император Павел I был первый царь, в некоторых актах которого как будто проглянуло новое направление, новые идеи. Я не разделяю довольно обычного пренебрежения к значению этого кратковременного царствования. Напрасно считают его каким-то случайным эпизодом нашей истории, печальным капризом недоброжелательной к нам судьбы, не имеющим внутренней связи с предшествующим временем и ничего не давшим дальнейшему. Нет, это царствование органически связано как протест – с прошедшим, а как первый неудачный опыт новой политики, как назидательный урок для преемников – с будущим. Инстинкт порядка, дисциплины и равенства был руководящим побуждением деятельности этого императора, борьба с сословными привилегиями – его главной задачей. Так как исключительное положение, приобретенное одним сословием, имело свой источник в отсутствии основных законов, то император Павел I начал создание этих законов.

Главный пробел, какой оставался в основном законодательстве XVIII в., заключался в отсутствии закона о престолонаследии, достаточно обеспечивающего государственный порядок. 5 апреля 1797 г. Павел издал закон о престолонаследии и учреждение об императорской фамилии – акты, определившие порядок престолонаследия и взаимное отношение членов императорской фамилии. Это первый положительный основной закон в нашем законодательстве, ибо закон Петра 1722 г. имел отрицательный характер.

Далее, преобладающее значение дворянства в местном управлении держалось на тех привилегиях, какие утверждены были за этим сословием в губернских учреждениях 1775 г. и в жалованной грамоте 1785 г. Павел отменил эту грамоту, как и одновременно изданную грамоту городам, в их самых существенных частях, и принялся теснить дворянское и городское самоуправление. Он пытался заменить дворянское выборное управление коронным чиновничеством, ограничив право дворян замещать выборами известные губернские должности. Этим обозначился основной мотив и в дальнейшем движении управления – торжество бюрократии, канцелярии. Местное значение дворянства держалось также на его корпоративном устройстве. Павел предпринял разрушение и дворянских корпораций: он отменил губернские дворянские собрания и выборы; на выборные должности (1799), и даже губернских своих предводителей (1800), дворянство выбирало в уездных собраниях. Отменено было и право непосредственного ходатайства (закон 4 мая 1797 г.). Наконец, Павел отменил важнейшее личное преимущество, которым пользовались привилегированные сословия по жалованным грамотам, – свободу от телесных наказаний. Как дворяне, так и высшие слои городского населения – именитые граждане и купцы I и II гильдий, зауряд с белым духовенством по резолюции 3 января 1797 г. и указу Сената того же года подвергались за уголовные преступления телесным наказаниям наравне с людьми податных состояний.

Уравнение – превращение привилегий некоторых классов в общие права всех. Павел превращал равенство прав в общее бесправие. Учреждения без идей – чистый произвол. Планы Павла возникали из недобрых источников, либо из превратного политического понимания, либо из личного мотива.

Всех более страдали неопределенностью и произволом отношения землевладельцев к крепостным крестьянам. По первоначальному своему значению крепостной крестьянин был тяглый хлебопашец, обязанный тянуть государственное тягло, и как государственный тяглец должен был иметь от своего владельца поземельный надел, с которого мог бы тянуть государственное тягло. Но небрежное и неразумное законодательство после Уложения, особенно при Петре Великом, не умело оградить крепостного крестьянского труда от барского произвола. И во второй половине XVIII в. стали нередки случаи, когда барин совершенно обезземеливал своих крестьян, сажал их на ежедневную барщину и выдавал им месячину, месячное пропитание, как бесхозяйным дворовым холопам, платя за них подати. Крепостное русское село превращалось в негритянскую североамериканскую плантацию времен дяди Тома.

Павел был первый из государей изучаемой эпохи, который попытался определить эти отношения точным законом. По указу 5 апреля 1797 г. определена была нормальная мера крестьянского труда в пользу землевладельца; этой мерой назначены были три дня в неделю, больше чего помещик не мог требовать работы от крестьянина. Этим воспрещалось обезземеление крестьян. Но эта деятельность в уравнительном и устроительном направлении лишена была достаточной твердости и последовательности. Причиной тому было воспитание, полученное императором, его отношения к предшественнице – матери, а больше всего природа, с какой он появился на свет. Науки плохо давались ему, и книги дивили его своей безустанной размножаемостью. Под руководством Никиты Панина Павел получил не особенно выдержанное воспитание, а натянутые отношения к матери неблагоприятно подействовали на его характер. Павел был не только удален от правительственных дел, но и от собственных детей, принужден был заключиться в Гатчине, создавши здесь себе тесный мирок, в котором он и вращался до конца царствования матери.

Осмотр великим князем Павлом Петровичем работ на набережной Невы в 1775 г.

С гравюры Ле Би XVIII в.

Незримый, но постоянно чувствуемый обидный надзор, недоверие и даже пренебрежение со стороны матери, грубость со стороны временщиков – устранение от правительственных дел – все это развило в великом князе озлобленность, а нетерпеливое ожидание власти, мысль о престоле, не дававшая покоя великому князю, усиливали это озлобление.

Отношения, таким образом, сложившиеся и продолжавшиеся более десятка лет, гибельно подействовали на характер Павла, держали его слишком долго в том настроении, которое можно назвать нравственной лихорадкой. Благодаря этому настроению на престол принес он не столько обдуманных мыслей, сколько накипевших при крайней неразвитости, если не при полном притуплении политического сознания и гражданского чувства, и при безобразно исковерканном характере горьких чувств. Мысль, что власть досталась слишком поздно, когда уже не успеешь уничтожить всего зла, наделанного предшествующим царствованием, заставляла Павла торопиться во всем, недостаточно обдумывая предпринимаемые меры. Таким образом, благодаря отношениям, в каких готовился Павел к власти, его преобразовательные позывы получили оппозиционный отпечаток, реакционную подкладку борьбы с предшествующим либеральным царствованием. Самые лучшие по идее предприятия испорчены были положенной на них печатью личной вражды.

Всего явственнее такое направление деятельности выступает в истории самого важного закона, изданного в это царствование, – о престолонаследии. Этот закон был вызван более личными, чем политическими, побуждениями. В конце царствования Екатерины носились слухи о намерении императрицы лишить престола нелюбимого и признанного неспособным сына, заменив его старшим внуком. Эти слухи, имевшие некоторое основание, усилили тревогу, в какой жил великий князь. Французский посол Сегюр, уезжая из Петербурга в начале революции, в 1789 г., заехал в Гатчину проститься с великим князем. Павел разговорился с ним и, по обыкновению, начал жестко порицать образ действий матери; посланник возражал ему. Павел, прервавши его, продолжал: «Объясните мне, наконец, отчего это в других европейских монархиях государи спокойно вступают на престол один за другим, а у нас иначе?» Сегюр сказал, что причина этого – недостаток закона о престолонаследии, право царствующего государя назначать себе преемника по своей воле, что служит источником замыслов честолюбия, интриг и заговоров. «Это так, – отвечал великий князь, – но таков обычай страны, который переменить небезопасно». Сегюр сказал, что для перемены можно было бы воспользоваться каким-нибудь торжественным случаем, когда общество настроено к доверию, например коронацией. «Да, надобно об этом подумать!» – отвечал Павел. Следствием этой думы, вызванной личными отношениями, и был закон о престолонаследии, изданный 5 апреля 1797 г., в день коронации.

А. Бенуа. Парад при Павле I. 1907 г.

Благодаря несчастному отношению Павла к предшествующему царствованию, его преобразовательная деятельность лишена была последовательности и твердости. Начав борьбу с установившимися порядками, Павел начал преследовать лица; желая исправить неправильные отношения, он стал гнать идеи, на которых эти отношения были основаны. В короткое время деятельность Павла вся перешла в уничтожение того, что сделано было предшественницей; даже те полезные нововведения, которые были сделаны Екатериной, уничтожены были в царствование Павла. В этой борьбе с предшествующим царствованием и с революцией постепенно забылись первоначальные преобразовательные помыслы. Павел вступил на престол с мыслью придать более единства и энергии государственному порядку и установить на более справедливых основаниях сословные отношения. Между тем, из вражды к матери, он отменил губернские учреждения в присоединенных к России остзейских и польских провинциях, чем затруднил слияние завоеванных инородцев с коренным населением империи. Вступивши на престол с мыслью определить законом нормальные отношения землевладельцев к крестьянам и улучшить положение последних, Павел потом не только не ослабил крепостного права, но и много содействовал его расширению. Он так же, как и предшественники, щедро раздавал дворцовых и казенных крестьян в частное владение за услуги и выслуги; вступление его на престол стоило России 100 тыс. крестьян с миллионом десятин казенной земли, розданной приверженцам и любимцам в частное владение.

Внешняя политика России в XIX в . Царствование императора Павла было первым и неудачным приступом к решению задач, ставших на очередь с конца XVIII столетия. Преемник его гораздо обдуманнее и последовательнее проводил новые начала как во внешней, так и во внутренней политике.

Расширение территории . Явления внешней политики чрезвычайно последовательно развиваются из международного положения России, какое сложилось в продолжение XVIII столетия со времени Петра Великого. Явления эти так тесно связаны друг с другом, что я сделаю их обзор до последней турецкой войны, 1877–1878 гг., не различая царствований. В продолжение XVIII в. Россия почти завершает давнее свое стремление стать в естественные этнографические и географические границы. Это стремление было завершено в начале XIX в. приобретением всего восточного берега Балтийского моря, по присоединении Финляндии с Аландскими островами по договору со Швецией 1809 г., продвижением западной границы, по присоединении Царства Польского, по акту Венского конгресса, и границы юго-западной, по присоединении Бессарабии по Бухарестскому договору 1812 г.

Но как скоро государство стало в свои естественные границы, внешняя политика России раздвоилась: различные стремления преследует она на азиатском, восточном и на европейском юго-западе.

Различие этих задач объясняется главным образом неодинаковостью тех географических условий и той исторической среды, какие встретила Россия, достигнув своих естественных границ, на востоке и на юго-западе. Русские границы на востоке не отличались резкой определенностью или замкнутостью: во многих местах они были открыты; притом за этими границами не лежали плотные политические общества, которые бы своей плотностью сдержали дальнейшее распространение русской территории. Вот почему скоро Россия здесь должна была перешагнуть за естественные границы и углубиться в степи Азии. Этот шаг сделан был ею частью против ее собственной воли.

По Белградскому договору 1739 г. владения России на юго-востоке дошли до Кубани; на Тереке издавна существовали русские казацкие поселения. Таким образом, ставши на Кубани и на Тереке, Россия очутилась перед Кавказским хребтом. В конце XVIII столетия русское правительство совсем не думало переходить этот хребет, не имея ни средств, ни охоты. Но за Кавказом, среди магометанского населения, прозябало несколько христианских княжеств, [которые], почуяв близость русских, начали обращаться к ним за покровительством. Еще в 1783 г. грузинский царь Ираклий, теснимый Персией, отдался под покровительство России; Екатерина принуждена была послать за Кавказский хребет, в Тифлис, русский полк. Со смертью ее русские ушли из Грузии, куда вторглись персиане, все опустошая, но император Павел принужден был поддержать грузин и в 1799 г. признал царем Грузии преемника Ираклия Георгия XII. Этот Георгий, умирая, завещал Грузию русскому императору, и в 1801 г. волей-неволей пришлось принять завещание. Грузины усиленно хлопотали о том, чтобы русский император принял их под свою власть. Русские полки, воротившись в Тифлис, очутились в чрезвычайно затруднительном положении: сообщение с Россией возможно было только чрез Кавказский хребет, населенный дикими горными племенами. От Каспийского и Черного морей русские отряды были отрезаны туземными владениями, из которых одни магометанские ханства, на востоке, состояли под покровительством Персии, другие, маленькие княжества на западе, – под протекторатом Турции. Нужно было для безопасности пробиться и на восток и на запад. Западные княжества были все христианские, то были: Имеретия, Мингрелия и Гурия по течению Риона. Следуя примеру Грузии, и они, одно за другим, признали, подобно ей, верховную власть России – Имеретия (Кутаис) при Соломоне [в] 1802 г.; Мингрелия при Дадиане в 1804 г.; Гурия (Озургеты) в 1810 г. Эти присоединения привели Россию в столкновение с Персией, от которой пришлось отвоевывать многочисленные зависимые от нее ханства – Шемахинское, Нухинское, Бакинское, Эриван, Нахичеванское и другие. Это столкновение вызвало две войны с Персией, кончившиеся Гюлистанским договором 1813 г. и Туркманчайским 1828 г. Но как скоро русские стали на каспийском и черноморском берегах Закавказья, они должны были, естественно, обеспечить свой тыл завоеванием горских племен. С момента присвоения Грузии и начинается это продолжительное завоевание Кавказа, кончившееся на нашей памяти. Кавказский хребет по составу населения делится на две половины – западную и восточную. Западная, обращенная к Черному морю, населена черкесами; восточная, обращенная к Каспийскому морю, – чеченцами и лезгинами. С 1801 г. и начинается борьба с теми и другими. Раньше был покорен Восточный Кавказ завоеванием Дагестана в 1859 г.; в следующие годы докончено было завоевание Западного Кавказа. Концом этой борьбы можно признать 1864 год, когда покорились последние независимые черкесские аулы.

Такой сложный ряд явлений вызвало завещание Георгия XII Грузинского. Ведя эту борьбу, русское правительство совершенно искренне и неоднократно признавалось, что не чувствует никакой потребности и никакой пользы от дальнейшего расширения своих юго-восточных границ. Совершенно так же расширялась территория и за Каспийским морем, в глубине Азии. Южные границы Западной Сибири издавна беспокоили кочевые киргизы, населявшие Северный Туркестан. В царствование Николая эти киргизы были усмирены, но усмирение это привело Россию в столкновение с различными ханствами Туркестана – Кокандом, Бухарой и Хивой. Поддерживаемое своими единоплеменниками, население этих ханств начало сильнее тревожить юго-восточные пределы Руси. Рядом походов 1864–1865 гг. под командой Черняева и Веревкина были почти завоеваны сначала ханство Кокандское, потом Бухарское. Из завоеванных владений в 1867 г. было образовано Туркестанское генерал-губернаторство на Сырдарье. Тогда разбойничью роль, от которой должны были отказаться оба ханства, приняли на себя хивинцы, отделенные от новых границ России песчаными степями. Рядом походов, начатых в 1873 г. под начальством генерал-губернатора Ташкентского Кауфмана и законченных Текинской экспедицией Скобелева, 1880–1881 гг., завоевана была и Хива. Таким образом, юго-восточные границы России сами собою дошли либо до могущественных естественных преград, либо до преград политических. Такими преградами являются: хребты Гинду-Куш, Тянь-Шань, Афганистан, Английская Индия и Китай.

Восточный вопрос . Итак, в продолжение XIX в. юго-восточные границы России постепенно отодвигаются за естественные пределы неизбежным сцеплением отношений и интересов. Совсем иным направлением отличается внешняя политика России на юго-западных европейских границах. Здесь с начала века усвоены были новые задачи.

Кончив политическое объединение русского народа, территориальное собирание русской равнины, Россия предпринимает политическое освобождение других национальностей, связанных с русским народом родством, либо племенным, либо религиозным, либо религиозно-племенным. Но эта задача не сразу далась России, выработалась и усвоилась ею постепенно, даже не без стороннего внушения. В XVIII в., в царствование Екатерины, еще не понимали религиозно-племенных задач внешней политики, не стремились обдуманно к политическому освобождению родственных народностей. Во внешней политике по отношению к Турции и к Польше господствовала одна простая цель, которую можно обозначить словами: «территориальное урезывание враждебного соседа с целью округления собственных границ». У врагов просто отнимали смежные земли, чтобы исправить собственные пределы.

Исправляя свои границы, наконец, дошли на юге до пределов, далее которых нельзя было вести прежнюю политику, именно нельзя было по двум причинам. Теперь русские войска остановились перед такими областями Турции, которые либо нельзя было присоединить к империи, не возбудив страшной тревоги на Западе, либо неудобно было присоединять по отсутствию прямых географических связей их с империей. Так, из политики территориального урезывания соседа развился другой план – политика раздробления соседа. Присмотревшись к Турции, увидели, что это не цельное тело, а куча разнохарактерных народностей. Тогда и решили постепенно обособлять эти составные части двояким способом: или деля их между сильными державами Европы, или восстановляя из них государства, некогда существовавшие в пределах нынешней Турции. Отсюда развивается двойная политика по отношению к Турции – политика ее международного раздела, подобного польским, и политика исторических реставраций. Оба эти стремления иногда причудливо смешивались в одних и тех же планах, но оба эти стремления были совершенно чужды религиозно-племенным принципам.

Любопытный образец этого смешения представляет знаменитый греческий проект Екатерины. Готовясь ко второй войне с Турцией, в 1782 г. Россия заключила союз с Австрией на таких условиях: из Молдавии, Валахии и Бессарабии образуется независимое государство Дакийское (термин, вычитанный из средневековых летописцев). Из коренных областей Европейской и, если можно, Азиатской Турции образуется восстановленная Византийская империя. Босния и Сербия отдаются Австрии вместе с владениями Венеции на материке, которая в возмездие за то получает Морею, Крит и Кипр. Нельзя себе представить большего хаоса в политических понятиях и большего дурачества в международных комбинациях: восстановляется несуществующее государство (Дакия какая-то), славянские земли отдаются немецкой Австрии, православно-греческие области присоединяются к католической Венеции.

Подобным хаосом отличается и план, предложенный в 1800 г. Ростопчиным императору Павлу. Считая Турцию неспособной существовать, Ростопчин думал, что лучше всего разделить ее с Австрией и Францией. Россия берет себе Молдавию, Болгарию и Румынию, отдает Австрии Валахию, Сербию и Боснию, а Франции – Египет. Морея с архипелагом островов становится независимой республикой. В этом плане есть все – и раздел Турции, и политическая реставрация с границами, не имевшими никакой опоры в истории, и пренебрежение к религиозно-племенным интересам и отношениям. Этот хаос заставил некоторых политиков идти против всякого раздела Турции; таков был наш посланник в Константинополе граф Кочубей. В 1802 г. он писал императору, что всего хуже – раздел Турции, всего лучше – сохранение ее: «Турки – самые спокойные соседи, и потому для блага нашего лучше всего сохранить сих естественных наших неприятелей».

Екатерина II, Павел I и Александр I в медальоне.

С гравюры Бельдта

Геннадий Львович ОБОЛЕНСКИЙ
ИМПЕРАТОР ПАВЕЛ I
Исторический роман
Роман Г. Оболенского и повесть Е. Карновича не случайно
оказались под одной обложкой. Оба произведения рассказывают об эпохе
Павла I. Читатель узнает, почему в нашей истории так упорно
сохранялась легенда о недалеком, неумном, недальновидном царе и какой
был на самом деле император Павел I.
ДОРОГОЙ ДЕЗИ ПОСВЯЩАЮ
ОГЛАВЛЕНИЕ:
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая. РОДИТЕЛИ
Глава вторая. НАСЛЕДНИК И ЕГО ВОСПИТАТЕЛИ
Глава третья. ДНЕВНИК ПОРОШИНА
Глава четвертая. ПЕТР III
Глава пятая. 28 ИЮНЯ 1762 ГОДА
Глава шестая. КОНСТИТУЦИЯ ПАНИНА-ФОНВИЗИНА
Глава седьмая. ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ
Глава восьмая. ГАТЧИНА
Глава девятая. В ПЕРВЫЕ ДНИ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава десятая. "РОМАНТИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТОР"
Глава одиннадцатая. АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ СУВОРОВ
Глава двенадцатая. ФРАНКО-РУССКИЙ СОЮЗ
Глава тринадцатая. НИКИТА ПЕТРОВИЧ ПАНИН
Глава четырнадцатая. СЫН
Глава пятнадцатая. ФОН ПАЛЕН ДЕЙСТВУЕТ
Глава шестнадцатая. В МИХАЙЛОВСКИЙ ЗАМОК
Глава семнадцатая. 11 МАРТА
Глава восемнадцатая. ЦАРЕУБИЙСТВО
Глава девятнадцатая. НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ
ВОЗМЕЗДИЕ. Вместо заключения
________________________________________________________________
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Я не разделяю довольно обычного
пренебрежения к значению этого
царствования.
В. Ключевский
А. С. Пушкин назвал его "романтическим императором", "врагом коварства и невежд" и собирался написать историю его царствования. Л. Н. Толстой считал, что "характер, особенно политический, Павла I был благородный, рыцарский характер". В письме к историку Бартеневу в 1867 году он писал: "Я нашел своего исторического героя. И ежели бы Бог дал жизни, досуга и сил, я бы попробовал написать его историю". Речь шла о Павле I.
Интерес к нему двух русских гениев был неслучаен. Жизнь Павла Петровича отличалась такими трагическими чертами, "подобных которым не встречается в жизни ни одного из венценосцев не только русской, но и всемирной истории".
По этому поводу журнал "Русская старина" писал в 1897 году: "Не подлежит малейшему сомнению, что личность Павла Петровича возбуждает у нас не только большой интерес, но и какое-то странное сочувствие к себе, не охлаждаемое самыми мрачными картинами его времени, набрасываемыми современниками. Сочувствие это не может быть объяснено недостаточным знакомством с характером и действиями Павла I; напротив, для запечатления в умах читателей неблагоприятного представления о нем, подчас краски сгущены слишком сильно. Характер Павла Петровича весь состоял из контрастов света и тени, в нем пробивались какие-то чисто гамлетовские черты, а такие характеры везде и всегда возбуждали и возбуждают к себе невольное сочувствие. Люди любят натуры порывистые, страстные и легко прощают им их заблуждения..."
Современники отмечают его высокие душевные качества и называют его тираном. Говорят "о громадности переворота, совершившегося со вступлением его на престол", и пишут, что император "поврежден". Ходят легенды о том, как он ссылал в Сибирь целыми полками, а солдаты любили его, и герой Отечественной войны генерал А. П. Ермолов утверждает, что "у покойного императора были великие черты, и исторический его характер еще не определен у нас".
Присягу новому царю принимают и крепостные, значит, они подданные, люди. Впервые с высоты престола барщина ограничивается тремя днями в неделю с предоставлением крепостным выходных по праздникам и воскресным дням. Царь - деспот, а народ говорит о нем: "Наш-то Пугач!"
О нем сохранилось множество анекдотов, но не меньше и о Петре Великом. На вопрос, кто будет иметь доступ к государю с просьбами, последовал его ответ: "Все-все подданные и мне равны, и всем равно я государь". Прошения принимаются ежедневно им лично на вахт-парадах. А вскоре удивленные жители столицы узнают, что в одном из окон Зимнего дворца установлен желтый ящик и каждый может бросить в него письмо или прошение на имя государя. Ключ от комнаты хранился у самого Павла, который каждое утро сам читал просьбы подданных и ответы печатал в газетах.
Образованнейший И. М. Муравьев-Апостол не раз говорил своим детям, Матвею, Сергею и Ипполиту, будущим декабристам, "о громадности переворота, совершившегося со вступлением Павла I на престол, - переворота столь резкого, что его не поймут потомки". Никогда еще, даже при Петре I, законодательство не шло таким ускоренным темпом: перемены, новые уставы, положения, на всё новые точные правила, "всюду строгая отчетность".
Наводится порядок в армии и в управлении, "всюду стеснение власти отдельных начальников". По всем направлениям идет ломка старого, отжившего. Декабрист В. И. Штейнгель: "Это кратковременное царствование вообще ожидает наблюдательного и беспристрастного историка, и тогда узнает свет, что оно было необходимо для блага и будущего величия России после роскошного царствования Екатерины II".
Павел I - враг сословных привилегий и социальной несправедливости. "Закон один для всех, и все равны перед ним", - говорил он, "гонитель всякого злоупотребления власти, особенно лихоимства и взяточничества". И поэтому едут в Сибирь в одной кибитке генерал и унтер-офицер, купец и сенатор.
Первым противодворянским самодержцем назвал его В. О. Ключевский. "Чувство порядка, дисциплины и равенства было руководящим побуждением его деятельности, борьба с сословными привилегиями - его главной задачей".
Судя по быстрым и решительным действиям императора, программа реформ была им подготовлена заранее. В ее основе лежали централизация власти, строгая государственная экономия и стремление облегчить тяготы простого народа.
"Император Павел имел искреннее и твердое желание делать добро, вспоминал его собеседник писатель А. Коцебу. - Перед ним, как пред добрейшим государем, бедняк и богач, вельможа и крестьянин, все были равны. Горе сильному, который с высокомерием притеснял убогого! Дорога к императору была открыта каждому, звание его любимца никого перед ним не защищало..."
Он крайне раздражителен и требует безусловного повиновения: "Малейшее колебание в исполнении его приказаний, малейшая неисправность по службе влекли строжайший выговор и даже наказание без всякого различия лиц". Но он же справедлив, добр, великодушен: "доброжелательный, склонный прощать обиды, готовый каяться в ошибках".
"Обнаружились многие вопиющие несправедливости, и в таковых случаях Павел был непреклонен, - пишет один из образованнейших и принципиальнейших современников Павла полковник Н. А. Саблуков. - Никакие личные или сословные соображения не могли спасти виновного от наказания, и остается только сожалеть, что его величество иногда действовал слишком стремительно и не предоставлял наказания самим законам, которые покарали бы виновного гораздо строже, чем это делал император, а между тем он не подвергался бы зачастую тем нареканиям, которые влечет за собой личная расправа".
Именной указ городничему, уличенному в клевете на офицера: "Во время утреннего развода гвардии встать на колени перед обиженным и просить прощения".
По улице идет офицер, а за ним солдат, который несет его шубу и шпагу: "Государь, миновав сего офицера, возвращается назад, подходит к помянутому солдату и спрашивает, чью несет он шубу и шпагу. "Офицера моего, - сказал солдат, - вот самого сего, который идет впереди". "Офицера? - сказал государь, удивившись. - Так поэтому ему стало слишком трудно носить свою шпагу и она ему, видно, наскучила. Так надень-ка ты ее на себя, а ему отдай с портупеею штык свой: оно ему будет покойнее". Сим словом вдруг пожаловал государь солдата сего в офицеры, а офицера разжаловал в солдаты; и пример сей, сделав ужасное впечатление во всем войске, произвел великое действие: всем солдатам было сие крайне приятно, а офицеры перестали нежиться, а стали лучше помнить свой сан и уважать свое достоинство".
Историк Е. С. Шумигорский утверждает, что, "масса простого народа, в несколько месяцев получившая большее облегчение в тягостной своей доле, чем за все царствование Екатерины, и солдаты, освободившиеся от гнета произвольной командирской власти и почувствовавшие себя на государевой службе, с надеждой смотрели на будущее; их мало трогали "господския" и "командирския" тревоги".
Приходится лишь глубоко сожалеть, что лучшие порывы и благие начинания царя разбивались о каменную стену равнодушия и даже явного недоброжелательства его ближайших сотрудников, наружно преданных и раболепных. Многие его распоряжения перетолковывались совершенно невозможным и предательским образом. Росло скрытое недовольство против государя, который был совершенно неповинен. Подобных фактов множество. Так, губернатор Архаров отдал приказ перекрасить дома и заборы в "цвет шлагбаумов" и переменить русскую упряжь лошадей на немецкую, якобы на основании личного желания императора.
"Вы знаете, какое у меня сердце, но не знаете, что это за люди", - с горечью писал Павел Петрович в одном из писем по этому поводу.
"Об императоре Павле принято обыкновенно говорить как о человеке, чуждом всяких любезных качеств, всегда мрачном, раздражительном и суровом, - вспоминал полковник Н. А. Саблуков, близко знавший императора. - На деле же характер его вовсе был не таков. Остроумную шутку он понимал и ценил не хуже всякого другого, лишь бы только в ней не видно было недоброжелательства или злобы...
Павел, по природе человек великодушный, проницательный и умный, по взглядам своим был совершенный джентльмен, который знал, как надо обращаться с истинно порядочными людьми, хотя бы они и не принадлежали к родовой или служебной аристократии; он знал в совершенстве языки: славянский, немецкий и французский, был хорошо знаком с историей, географией и математикой.
Павел Петрович был полон жизни, остроумия и юмора, был добродетелен и ненавидел распутство; был весьма строг относительно всего, что касалось государственной экономии, стремясь облегчить тягости, лежащие на народе; в преследовании лихоимства, несправедливости, неправосудия был непреклонен; был весьма щедр при раздаче пенсий и наград. Глубоко религиозный Павел высоко ценил правду, ненавидел ложь и обман.
В основе характера этого императора лежало истинное великодушие и благородство, и, несмотря на то что он был ревнив к власти, он презирал тех, кто раболепно подчинились его воле в ущерб правде и справедливости, и, наоборот, уважал людей, которые бесстрашно противились вспышкам его гнева, чтобы защитить невинного".
А вот свидетельство приближенной ко двору княгини Д. Х. Ливен: "Он обладал прекрасными манерами и был очень любезен с женщинами; он обладал литературною начитанностью и умом бойким и открытым, склонен был к шутке и веселию, любил искусство; французский язык и литературу знал в совершенстве; его шутки никогда не носили дурного вкуса, и трудно себе представить что-либо более изящное, чем краткие милостивые слова, с которыми он обращался к окружающим в минуты благодушия".
Не правда ли, все сказанное не соответствует тому представлению, которое сложилось у нас об императоре Павле I. Как тут не вспомнить слова П. Чаадаева: "Переоценка прошлого необходима не для одной совести. Переоценка истории есть единственная возможность пути..."
Павел I был человеком талантливым, хорошо знал и понимал живопись, неплохо рисовал. Учился архитектуре у известного архитектора Бренны и был автором проекта любимого им Михайловского замка.
О его первоначальном плане дают представление карандашные наброски Павла, хранившиеся когда-то в бумагах Марии Федоровны и обнаруженные ленинградским искусствоведом и историком архитектуры Б. Л. Васильевым еще в 1930-х годах... Хорошо понимая профессиональное несовершенство проекта Павла I, Бренна творчески переработал его, сохранив основной замысел. Он изготовил более двадцати чертежей большого формата, снабдив их соответственно оформленным титульным листом с обращением к патрону, начинавшимся словами: "Ваше Величество. Спроектируемые Вашим Императорским Величеством планы и чертежи Михайловского дворца я привел в порядок согласно основам и правилам искусства, и начавшееся их исполнение продолжается в настоящее время"...
В обращении к патрону Бренна явно завысил его роль в работе, но этот уникальный документ является прямым доказательством того, что Павел и Бренна были соавторами в создании проекта Михайловского замка.
Внешняя политика, проводимая Павлом I, была целиком подчинена национальным интересам России.
Вступив на престол, он сказал канцлеру Безбородко: "Теперь нет ни малейшей нужды России помышлять о распространении своих границ, посему она и без того довольно уже и предовольно обширна... а удержать свои границы постараемся и обидеть себя никому не дадим; всходствие этого все содержать будем на военной ноге, но при всем том жить в мире и спокойствии". Его внешняя политика - политика мира, политического равновесия и защиты слабых.
Измена союзников по коалиции против Франции, использовавших беспримерный успех Суворова в Италии в своих корыстных целях, а также восстановление сильной власти во Франции в лице первого консула Бонапарта послужили причиной резкого изменения курса внешней политики. И хотя цели ее остаются прежними - прочный мир и политическое равновесие, - их осуществление Павел I видит теперь в союзе с революционной Францией.
Нужно было обладать государственным умом и мужеством, чтобы вопреки установившимся традициям и мнению ближайших советников так круто повернуть внешнеполитический курс страны. Интересы России были поставлены новым императором выше отвлеченных принципов легитимизма, - революционная Франция становится союзником России. По словам В. О. Ключевского, "две наиболее разобщенные географией страны - революция и крайний абсолютизм, встали во главе и на страже европейского порядка".
Сближение между великими державами идет быстрыми темпами. Уже строятся совместные грандиозные планы: высадки войск в Ирландии, военных действий в Средиземном море, похода в Индию. Англия оказывается в одиночестве: Франция, Россия, Пруссия, Дания, Испания, Португалия, Швеция, Голландия, Италия - все против нее. В Лондоне царит паника, нет хлеба, закрыты европейские порты. Дания занимает Гамбург, Пруссия - Ганновер, казачьи полки устремляются в предгорьям Индии. Правительство всемогущего Питта пало. Со дня на день ожидали объявления войны.
Укоренилось мнение, что поход в Индию - плод фантазии полубезумного царя. Оказалось, что это далеко не так. По плану, составленному самим Наполеоном, русский корпус в составе 35 тысяч человек должен был в июне сосредоточиться в Астрахани. Из Франции по Дунаю, Черному морю к Царицыну на соединение с ним двигался 35-тысячный корпус во главе с талантливым и бесстрашным генералом Масеной, который по настоянию Павла I должен был возглавить франко-русские войска. Через Астрабад, Герат, Кандагар по пути, проложенному фалангами Александра Македонского, уже в сентябре они рассчитывали войти в главные области Индии.
Бонапарт спрашивал Павла: "Хватит ли судов? Пропустит ли султан?" А тот гарантировал суда, свое воздействие на Турцию и писал в ответ: "Французская и русская армии жаждут славы; они храбры, терпеливы, неутомимы; их мужество, постоянство и благоразумие военачальников победят любые препятствия".
Никогда раньше Россия не имела такого могущества и авторитета в международных делах: "Этому царствованию принадлежит самый блестящий выход России на европейской сцене", - утверждает В. О. Ключевский.
Павел I пал жертвой худшей части гвардии и придворных, недовольных проводимыми им реформами. Немалую роль здесь сыграл посол сэр Уитворт и "английское золото". Екатерина II была "милостива" к дворянству, и к концу ее царствования крайняя распущенность, злоупотребления и лихоимство поразили армию, суды и канцелярии. По меткому выражению А. С. Пушкина, "развратная государыня развратила свое государство. От канцлера до последнего протоколиста все крало и все было продажно".
Павел I положил этому конец. В значительной мере ему удалось исцелить империю от этих "глубоких язв и злоупотреблений, внеся больший порядок в гвардию и армию, сократив роскошь и беспутство, облегчив тягости народа, упорядочив финансы, улучшив правосудие". Его кратковременное царствование стало переходным - именно в нем были заложены основы политической, военной систем для двух последующих царствований. "Это царствование органически связано как протест с прошедшим, а как первый неудачный опыт новой политики, как назидательный урок для преемников - с будущим".
Убийцы Павла I были бесконечно ниже его умом и характером, но они ославили свою жертву "полубезумным тираном", и никто им не возражал. Слухи о его "странностях" и "жестокостях" в большинстве своем исходили из уст людей, стремившихся или оправдать убийство императора, или хотя бы с ним примириться. "Он осужден своими убийцами - осуждая его, они оправдывали себя!" А правительство целое столетие ревниво оберегало память императора Александра I в ущерб памяти его отца. И только снятие цензурных ограничений в конце прошлого и в начале нашего века позволило удовлетворить огромный интерес общественности к жизни и деятельности этого государя, занявшего особое место в истории царствования дома Романовых. Но слухи о его "жестокостях" и "тиранстве" продолжали жить в обществе, и особенно усилились в советское время. Это и послужило причиной появления на свет данной книги.
Россия не хотела и не требовала гибели "романтического императора". Декабрист Н. М. Муравьев спустя двадцать лет приходит к выводу, что "в 1801 году заговор под руководством Александра I лишает Павла I престола и жизни без пользы для России. А эпитафией ему могут служить слова, сказанные об императоре Павле Петровиче П. Вяземским: "Его беда заключалась прежде всего в том, что он был слишком честен, слишком искренен, слишком благороден, то есть обладал рыцарскими качествами, которые противопоказаны успешной политической деятельности. "Верность", "долг", "честь" были для него абсолютными ценностями.
Ч А С Т Ь П Е Р В А Я
________________________
Глава первая
РОДИТЕЛИ
Родителей не выбирают.
Афоризм
25 апреля 1742 года в Москве начались коронационные торжества по случаю вступления на престол Елизаветы Петровны. Свергнутое в результате переворота Брауншвейгское семейство с малолетним императором Иоанном Антоновичем, правнучатым племянником Петра I, "чтобы отплатить добром за зло", с почетом отправляется на родину.
В 1739 году императрица Анна Иоанновна, средняя дочь царя Ивана, выдает удочеренную ею племянницу Анну, которой исполнился 21 год, замуж за герцога Брауншвейгского Антона Ульриха.
12 августа 1740 года у Анны Леопольдовны и Антона Ульриха родился сын, которого в честь прадеда назвали Иоанном. Умирая, Анна Иоанновна объявила двухмесячного Иоанна императором, а своего фаворита Бирона регентом при нем.
8 ноября 1740 года фельдмаршал Миних и восемьдесят гренадеров совершили переворот в пользу Анны Леопольдовны. Ненавистный Бирон был арестован, а Анна объявлена правительницей при своем сыне. Фактически же правили страной сначала Миних, потом компания - Остерман, Черкасский, Головкин, сумевшие устранить честолюбивого и храброго фельдмаршала. Антон Ульрих довольствовался чином генералиссимуса российских войск, а его миловидная недалекая жена проводила время в ожидании ребенка и в бесконечных разговорах со своей любимицей фрейлиной Менгден.
..."После долгих раздумий и колебаний Елизавета Петровна наконец-то решилась. Поздно вечером 24 ноября 1741 года послали за гренадерами любимого Преображенского полка.
Был уже второй час ночи по полуночи 25 ноября, когда она, надев кирасу на свое обыкновенное платье, села в сани и отправилась в казармы Преображенского полка в сопровождении Воронцова, Лестока и Шварца, своего старого учителя музыки. Приехав в гренадерскую роту, извещенную уже заранее о ее прибытии, она нашла ее в сборе и сказала: "Ребята, вы знаете, чья я дочь, ступайте за мною!" Солдаты и офицеры закричали в ответ: "Матушка! Мы готовы, мы их всех перебьем".
Озадаченная таким диким выражением усердия, Елизавета сказала: "Если вы будете так делать, то я с вами не пойду". Умерив этими словами излишнее усердие, Елизавета велела разломать барабаны, чтоб нельзя было произвести тревоги, потом взяла крест, стала на колени, а за нею все присутствующие, и сказала: "Клянусь умереть за вас; клянетесь ли умереть за меня?" "Клянемся!" - прогремела толпа. "Так пойдемте же, - сказала Елизавета, - и будем только думать о том, чтобы сделать наше отечество счастливым во что бы то ни стало..." Войдя в комнату правительницы, которая спала вместе с фрейлиной Менгден, Елизавета сказала ей: "Сестрица, пора вставать!" Правительница, проснувшись, отвечала ей: "Как! Это вы, сударыня?" Увидавши за Елизаветою гренадер, Анна Леопольдовна догадалась, в чем дело, и стала умолять цесаревну не делать зла ни ее детям, ни девице Менгден, с которой бы ей не хотелось разлучаться. Елизавета обещала ей это, посадила ее в свои сани и отвезла в свой дворец; за ними в двух других санях отвезли туда же маленького Иоанна Антоновича с новорожденной сестрой его Екатериною. Рассказывали, что Елизавета, взявши свергнутого ею императора на руки, целовала его и говорила: "Бедное дитя, ты вовсе невинно, твои родители виноваты". Так началось это царствование, продолжавшееся двадцать лет, "не без славы, даже не без пользы" для России. Брауншвейгское семейство, с почетом отправленное на родину, было задержано в Риге: императрица испугалась, что ее племянника, герцога Голштинского, могут не выпустить из Киля.
* * *
Судьба уготовила ему две короны
- шведскую, по линии отца, и русскую,
по линии матери; но она не баловала
его, а люди хорошо постарались, чтобы
помочь ей в этом.
В. Ключевский
Единственный сын старшей дочери Петра, Анны, и герцога Карла Фридриха Голштейн-Готторпского Петр Ульрих был внуком сестры Карла XII. Он лишился матери, скончавшейся от родовой горячки, когда ему было несколько недель. В одиннадцать лет он остался без отца. Воспитывался грубыми, невежественными людьми в прусской казарме. Его жестоко наказывали за малейшую провинность, научили пить и сквернословить. "Униженный и стесняемый во всем, - писал В. Ключевский, - он усвоил себе дурные вкусы и привычки, стал раздражителен, вздорен, упрям".
Его готовили в наследники шведского престола, учили латинской грамматике и лютеранскому катехизису. Когда племяннику императрицы учинили в Петербурге экзамен, "все были удивлены скудностью его знаний", а он в отчаянье заявил, что к наукам неспособен. К нему приставили лучших учителей во главе с академиком Штелиным, и была составлена программа его образования. Но дело далеко не продвинулось: Петр часто хворал, а будучи здоровым, предпочитал придворные празднества и увеселения серьезным занятиям.
"Великий князь забывает все, что учил, - читаем в записках Штелина, проводит время в забавах с невеждами... Все употребляется на забавы, на пригонку прусских гренадерских касок, на экзерцию с служителями и пажами, а вечером на игру". Петр любит играть в солдатики и кукольные комедии, занимается дрессировкой собак и с удовольствием играет на скрипке в обществе придворных лакеев. Добрый от природы, он был робок, горяч, но отходчив, памятлив и остроумен. По-детски доверчивый и бесхитростный, он был не в состоянии хранить ни одной тайны. В нем было чрезвычайно развито воображение, отсюда "печальная наклонность лгать с простодушным увлечением, веруя в свои собственные вымыслы". Он подчинялся первому чувству, первой чужой мысли, это уживалось с капризами и упрямством. "Он походил на ребенка, вообразившего себя взрослым, на самом деле это был взрослый человек, навсегда оставшийся ребенком".
* * *
Выбор невесты - вопрос
государственный.
Мардефельд, прусский посол
В декабре 1741 года четырнадцатилетний Петр Ульрих прибыл в далекую суровую страну. 7 ноября следующего года он объявляется наследником престола, "яко по крови нам ближайший", с титулом великого князя. В декабре 1743 года Петр опасно заболел, императрица была в отчаянии. Вспомнили об Иоанне Антоновиче, томившемся в крепости Дюнамюнде под Ригой. Петр выздоровел, но состояние его здоровья и страх перед Иоанном заставляют срочно заняться поисками невесты. А пока на всякий случай свергнутое Брауншвейгское семейство переводят в Ранненбург, а оттуда в Холмогоры под Архангельск. В марте 1745 года Анна Леопольдовна родила сына Петра, через год - Алексея и скончалась от родовой горячки. Она была похоронена в Александро-Невской лавре, рядом с матерью Екатериной Ивановной. Антон Ульрих с четырьмя детьми остался в Холмогорах. В начале 1756 года пятнадцатилетнего императора Иоанна Антоновича переводят в Шлиссельбургскую крепость.
В те времена брачные союзы выражали и союзы политические, вот почему выбор невесты наследнику российского престола вызвал такую борьбу. Еще в конце 1742 года английский посол Флич предложил в невесты одну из дочерей английского короля, того же добивается и Франция. Однако канцлер Бестужев хлопочет за саксонскую принцессу Марианну, чтобы противопоставить Франции и Пруссии союз с Австрией и Саксонией. Елизавета Петровна склоняется в пользу Ульрики, сестры Фридриха II. Но прусский король под благовидным предлогом отказывает, рассчитывая выдать свою сестру за наследника шведского престола. А чтобы иметь влияние и в России, тонкий политик и дипломат предпринимает энергичные меры и через своего посла Мардефельда и воспитателя наследника Брюммера Фридрих II хлопочет в пользу молоденькой дочери Иоганны Елизаветы, принцессы Голштинской, тем более что ее брат Карл, епископ Любский, когда-то был женихом Елизаветы Петровны. Их брак был уже решен, но неожиданно 19 мая 1729 года жених скончался от оспы. Елизавета Петровна сохранила привязанность к семейству своего жениха и даже переписывалась с Иоганной Елизаветой.
Из дневника Фридриха II: "...ничего не могло быть противнее прусскому интересу, как позволить образоваться союзу между Россией и Саксонией, и ничего хуже, как пожертвовать принцессою королевской крови, чтобы оттеснить саксонку. Придумали другое средство. Из немецких принцесс, могших быть невестами, принцесса Цербстская более всех годилась для России и соответствовала прусским интересам. Ее отец был фельдмаршалом королевской службы, ее мать, принцесса Голштинская, сестра наследника шведского престола и тетка великого князя русского..."
План удался, и Мардефельд получает горячую признательность короля, который считает его "виновником своего счастья". 1 января 1744 года в Цербсте получили предложение отправиться в далекую Россию; в тот же день подобное предложение поступило и от прусского короля. Сборы были недолгими, Иоганна Елизавета и ее четырнадцатилетняя дочь Софья Августа выехали в Берлин, а на другой день, "окутанные глубокой тайной, под чужим именем, точно собравшись на недоброе дело, спешно пустились в Россию".
* * *
Корона мне больше нравилась, чем
особа жениха.
Екатерина II
По матери Софья Фредерика Августа принадлежала к Голштейн-Готторпскому княжескому роду, по отцу - к еще более мелкому Ангальт-Цербстскому. Ее отец Христиан Август верой и правдой служил прусскому королю: был командиром полка, комендантом Штеттина и дослужился до фельдмаршала. Дед, Фридрих Карл, женатый на сестре Карла XII, погиб в одном из сражений, а его сын женился на Анне, старшей дочери Петра I. Их сын Петр Ульрих, ставший Петром Федоровичем, наследником российского престола, и был теперь ее женихом.
Софья Августа родилась 21 апреля 1729 года в Штеттине. Детство ее прошло в семье прусского генерала. Родители не отягощали ее своими заботами. Отец - усердный служака, а мать - "непоседливая и неуживчивая, которую так и тянуло на ссору и кляузу, ходячая интрига, воплощенное приключение: ей было везде хорошо, только не дома". На своем веку она исколесила чуть не всю Европу, "выполняя поручения Фридриха II, за которые стыдились браться настоящие дипломаты".
Воспитанием девочки занималась мадемуазель Кардель, женщина умная и хорошо знакомая с литературой. Она была строга со своей воспитанницей, но справедлива. Учили Софи языкам, литературе, музыке и танцам, а мсье Лоранс, "хотя и был дурак, недаром брал деньги за уроки каллиграфии". Она росла "резвой, шаловливой, даже бедовой девочкой, любившей попроказничать над старшими, щегольнуть отвагой перед мальчишками и умевшей не моргнуть глазом, когда трусила". Статс-дама крошечного двора в Штеттине баронесса фон Фринцен, пользовавшаяся доверием молоденькой принцессы, рассказывала: "В пору ее юности я только заметила в ней ум серьезный, расчетливый и холодный, столь же далекий от всего выдающегося, яркого, как и от всего, что считается заблуждением, причудливостью или легкомыслием..."
Об одной черте своего характера сама Софи впоследствии писала: "Самым унизительным положением мне всегда казалось быть обманутой: быв ребенком, я горько плакала, когда меня обманывали, а между тем я поспешно исполняла все, что от меня требовали, и даже не нравившееся мне, когда мне объясняли причины..."
Софи часто бывала в Гамбурге у бабушки и в Берлине, где видела двор прусского короля. "Все это, - пишет Ключевский, - помогло ей собрать обильный запас наблюдений и опытов, развило в ней житейскую сноровку, привычку распознавать людей, будило размышление. Может быть, эти житейские наблюдения и вдумчивость при ее природной живости были причиной и ее ранней зрелости: в 14 лет она казалась уже взрослой девушкой, поражала всех высоким ростом и развитостью не по летам. Екатерина получила воспитание, которое рано освободило ее от излишних предрассудков, мешающих житейским успехам".
В детстве гадалки обещали ей три короны и, по ее собственному признанию, "еще в семь лет у нее в голове начала бродить мысль о короне". Чтобы добиться осуществления столь глубоко запавшей в душу честолюбивой мечты, она делает вывод, что ей необходимо всем нравиться. "Все, что я ни делала, всегда клонилось к этому, - признавалась она, - и вся моя жизнь была изысканием средств, как этого достигнуть... Одно честолюбие меня поддерживало; в глубине души моей было я не знаю что такое, что ни на минуту не оставляло во мне сомнения: что рано или поздно я добьюсь своего, сделаюсь самодержавной русской императрицей...

Павел I

Император Павел I Петрович

Царствование. Император Павел I был первый царь, в некоторых актах которого как будто проглянуло новое направление, новые идеи. Я не разделяю довольно обычного пренебрежения к значению этого кратковременного царствования. Напрасно считают его каким-то случайным эпизодом нашей истории, печальным капризом недоброжелательной к нам судьбы, не имеющим внутренней связи с предшествующим временем и ничего не давшим дальнейшему. Нет, это царствование органически связано как протест – с прошедшим, а как первый неудачный опыт новой политики, как назидательный урок для преемников – с будущим. Инстинкт порядка, дисциплины и равенства был руководящим побуждением деятельности этого императора, борьба с сословными привилегиями – его главной задачей. Так как исключительное положение, приобретенное одним сословием, имело свой источник в отсутствии основных законов, то император Павел I начал создание этих законов.
Главный пробел, какой оставался в основном законодательстве XVIII в., заключался в отсутствии закона о престолонаследии, достаточно обеспечивающего государственный порядок. 5 апреля 1797 г. Павел издал закон о престолонаследии и учреждение об императорской фамилии – акты, определившие порядок престолонаследия и взаимное отношение членов императорской фамилии. Это первый положительный основной закон в нашем законодательстве, ибо закон Петра 1722 г. имел отрицательный характер.
Далее, преобладающее значение дворянства в местном управлении держалось на тех привилегиях, какие утверждены были за этим сословием в губернских учреждениях 1775 г. и в жалованной грамоте 1785 г. Павел отменил эту грамоту, как и одновременно изданную грамоту городам, в их самых существенных частях, и принялся теснить дворянское и городское самоуправление. Он пытался заменить дворянское выборное управление коронным чиновничеством, ограничив право дворян замещать выборами известные губернские должности. Этим обозначился основной мотив и в дальнейшем движении управления – торжество бюрократии, канцелярии. Местное значение дворянства держалось также на его корпоративном устройстве. Павел предпринял разрушение и дворянских корпораций: он отменил губернские дворянские собрания и выборы; на выборные должности (1799), и даже губернских своих предводителей (1800), дворянство выбирало в уездных собраниях. Отменено было и право непосредственного ходатайства (закон 4 мая 1797 г.). Наконец, Павел отменил важнейшее личное преимущество, которым пользовались привилегированные сословия по жалованным грамотам, – свободу от телесных наказаний. Как дворяне, так и высшие слои городского населения – именитые граждане и купцы I и II гильдий, зауряд с белым духовенством по резолюции 3 января 1797 г. и указу Сената того же года подвергались за уголовные преступления телесным наказаниям наравне с людьми податных состояний.
Уравнение – превращение привилегий некоторых классов в общие права всех. Павел превращал равенство прав в общее бесправие. Учреждения без идей – чистый произвол. Планы Павла возникали из недобрых источников, либо из превратного политического понимания, либо из личного мотива.
Всех более страдали неопределенностью и произволом отношения землевладельцев к крепостным крестьянам. По первоначальному своему значению крепостной крестьянин был тяглый хлебопашец, обязанный тянуть государственное тягло, и как государственный тяглец должен был иметь от своего владельца поземельный надел, с которого мог бы тянуть государственное тягло. Но небрежное и неразумное законодательство после Уложения, особенно при Петре Великом, не умело оградить крепостного крестьянского труда от барского произвола. И во второй половине XVIII в. стали нередки случаи, когда барин совершенно обезземеливал своих крестьян, сажал их на ежедневную барщину и выдавал им месячину, месячное пропитание, как бесхозяйным дворовым холопам, платя за них подати. Крепостное русское село превращалось в негритянскую североамериканскую плантацию времен дяди Тома.
Павел был первый из государей изучаемой эпохи, который попытался определить эти отношения точным законом. По указу 5 апреля 1797 г. определена была нормальная мера крестьянского труда в пользу землевладельца; этой мерой назначены были три дня в неделю, больше чего помещик не мог требовать работы от крестьянина. Этим воспрещалось обезземеление крестьян. Но эта деятельность в уравнительном и устроительном направлении лишена была достаточной твердости и последовательности. Причиной тому было воспитание, полученное императором, его отношения к предшественнице – матери, а больше всего природа, с какой он появился на свет. Науки плохо давались ему, и книги дивили его своей безустанной размножаемостью. Под руководством Никиты Панина Павел получил не особенно выдержанное воспитание, а натянутые отношения к матери неблагоприятно подействовали на его характер. Павел был не только удален от правительственных дел, но и от собственных детей, принужден был заключиться в Гатчине, создавши здесь себе тесный мирок, в котором он и вращался до конца царствования матери.

Император Павел I был первый царь, в некоторых актах которого как будто проглянуло новое направление, новые идеи. Я не разделяю довольно обычного пренебрежения к значению этого кратковременного царствования; напрасно считают его каким-то случайным эпизодом нашей истории, печальным капризом недоброжелательной к нам судьбы, не имеющим внутренней связи с предшествующим временем и ничего не давшим дальнейшему: нет, это царствование органически связано как протест — с прошедшим, а как первый неудачный опыт новой политики, как назидательный урок для преемников — с будущим.

Инстинкт порядка, дисциплины и равенства был руководящим побуждением деятельности этого императора, борьба с сословными привилегиями — его главной задачей. Так как исключительное положение, приобретенное одним сословием, имело свой источник в отсутствии основных законов, то император Павел начал создание этих законов.

Главный пробел, какой оставался в основном законодательстве XVIII в., заключался в отсутствии закона о престолонаследии, достаточно обеспечивающего государственный порядок. 5 апреля 1797 г. Павел издал закон о престолонаследии и учреждение об императорской фамилии — акты, определившие порядок престолонаследия и взаимное отношение членов императорской фамилии. Это первый положительный основной закон в нашем законодательстве, ибо закон Петра 1722 г. имел отрицательный характер.

Далее, преобладающее значение дворянства в местном управлении держалось на тех привилегиях, какие утверждены были за этим сословием в губернских учреждениях 1775 г. и в жалованной грамоте 1785 г. Павел отменил эту грамоту, как и одновременно изданную грамоту городам, в их самых существенных частях и принялся теснить дворянское и городское самоуправление.

Он пытался заменить дворянское выборное управление коронным чиновничеством, ограничив право дворян замещать выборами известные губернские должности. Этим обозначился основной мотив и в дальнейшем движении управления — торжество бюрократии, канцелярии. Местное значение дворянства держалось также на его корпоративном устройстве; Павел предпринял разрушение и дворянских корпораций: он отменил губернские дворянские собрания и выборы; на выборные должности (1799 г.), и даже губернских своих предводителей (1800 г.), дворянство выбирало в уездных собраниях. Отменено было и право непосредственного ходатайства (закон 4 мая 1797 г.).

Наконец, Павел отменил важнейшее личное преимущество, которым пользовались привилегированные сословия по жалованным грамотам, — свободу от телесных наказаний: как дворяне, так и высшие слои городского населения — именитые граждане и купцы I и II гильдий, зауряд с белым духовенством по резолюции 3 января 1797 г. и указу Сената того же года подвергались за уголовные преступления телесным наказаниям наравне с людьми податных состояний.

Уравнение — превращение привилегий некоторых классов в общие права всех. Павел [превращал] равенство прав [в] общее бесправие. Учреждения без идей — чистый произвол. Планы [Павла возникали] из недобрых источников, либо из превратного политического понимания, либо из личного мотива.

Всех более страдали неопределенностью и произволом отношения землевладельцев к крепостным крестьянам.

По первоначальному своему значению крепостной крестьянин был тяглый хлебопашец, обязанный тянуть государственное тягло, и как государственный тяглец должен был иметь от своего владельца поземельный надел, с которого мог бы тянуть государственное тягло. Но небрежное и неразумное законодательство после Уложения, особенно при Петре Великом, не умело оградить крепостного крестьянского труда от барского произвола, и во второй половине XVIII в. стали нередки случаи, когда барин совершенно обезземеливал своих крестьян, сажал их на ежедневную барщину и выдавал им месячину, месячное пропитание, как бесхозяйным дворовым холопам, платя за них подати. Крепостное русское село превращалось в негритянскую североамериканскую плантацию времен дяди Тома.

Павел был первый из государей изучаемой эпохи, который попытался определить эти отношения точным законом. По указу 5 апреля 1797 г. определена была нормальная мера крестьянского труда в пользу землевладельца; этой мерой назначены были три дня в неделю, больше чего помещик не мог требовать работы от крестьянина. Этим воспрещалось обезземеление крестьян.

Но эта деятельность в уравнительном и устроительном направлении лишена была достаточной твердости и последовательности; причиной тому было воспитание, полученное императором, его отношения к предшественнице — матери, а больше всего природа, с какой он появился на свет. Науки плохо давались ему, и книги дивили его своей безустанной размножаемостью. Под руководством Никиты Панина Павел получил не особенно выдержанное воспитание, а натянутые отношения к матери неблагоприятно подействовали на его характер.

Павел был не только удален от правительственных дел, но и от собственных детей, принужден был заключиться в Гатчине, создавши здесь себе тесный мирок, в котором он и вращался до конца царствования матери.

Незримый, но постоянно чувствуемый обидный надзор, недоверие и даже пренебрежение со стороны матери, грубость со стороны временщиков — устранение от правительственных дел — все это развило в великом князе озлобленность, а нетерпеливое ожидание власти, мысль о престоле, не дававшая покоя великому князю, усиливали это озлобление.

Отношения, таким образом сложившиеся и продолжавшиеся более десятка лет, гибельно подействовали на характер Павла, держали его слишком долго в том настроении, которое можно назвать нравственной лихорадкой. Благодаря этому настроению на престол принес он не столько обдуманных мыслей, сколько накипевших при крайней неразвитости, если не при полном притуплении политического сознания и гражданского чувства, и при безобразно исковерканном характере горьких чувств. Мысль, что власть досталась слишком поздно, когда уже не успеешь уничтожить всего зла, наделанного предшествующим царствованием, заставляла Павла торопиться во всем, недостаточно обдумывая предпринимаемые меры.

Таким образом, благодаря отношениям, в каких готовился Павел к власти, его преобразовательные позывы получили оппозиционный отпечаток, реакционную подкладку борьбы с предшествующим либеральным царствованием. Самые лучшие по идее предприятия испорчены были положенной на них печатью личной вражды. Всего явственнее такое направление деятельности выступает в истории самого важного закона, изданного в это царствование, — о престолонаследии. Этот закон был вызван более личными, чем политическими, побуждениями.

В конце царствования Екатерины носились слухи о намерении императрицы лишить престола нелюбимого и признанного неспособным сына, заменив его старшим внуком. Эти слухи, имевшие некоторое основание, усилили тревогу, в какой жил великий князь. Французский посол Сегюр, уезжая из Петербурга в начале революции, в 1789 г., заехал в Гатчину проститься с великим князем. Павел разговорился с ним и по обыкновению начал жестко порицать образ действий матери; посланник возражал ему; Павел, прервавши его, продолжал: «Объясните мне, наконец, отчего это в других европейских монархиях государи спокойно вступают на престол один за другим, а у нас иначе?» Сегюр сказал, что причина этого — недостаток закона о престолонаследии, право царствующего государя назначать себе преемника по своей воле, что служит источником замыслов честолюбия, интриг и заговоров. «Это так, — отвечал великий князь, — но таков обычай страны, который переменить небезопасно». Сегюр сказал, что для перемены можно было бы воспользоваться каким-нибудь торжественным случаем, когда общество настроено к доверию, например коронацией. "Да, надобно об этом подумать!« — отвечал Павел.

Следствие этой думы, вызванной личными отношениями, и был закон о престолонаследии, изданный 5 апреля 1797 г., в день коронации.

Благодаря несчастному отношению Павла к предшествующему царствованию его преобразовательная деятельность лишена была последовательности и твердости. Начав борьбу с установившимися порядками, Павел начал преследовать лица; желая исправить неправильные отношения, он стал гнать идеи, на которых эти отношения были основаны.

В короткое время деятельность Павла вся перешла в уничтожение того, что сделано было предшественницей; даже те полезные нововведения, которые были сделаны Екатериной, уничтожены были в царствование Павла. В этой борьбе с предшествующим царствованием и с революцией постепенно забылись первоначальные преобразовательные помыслы.

Павел вступил на престол с мыслью придать более единства и энергии государственному порядку и установить на более справедливых основаниях сословные отношения; между тем из вражды к матери он отменил губернские учреждения в присоединенных к России остзейских и польских провинциях, чем затруднил слияние завоеванных инородцев с коренным населением империи. Вступивши на престол с мыслью определить законом нормальные отношения землевладельцев к крестьянам и улучшить положение последних, Павел потом не только не ослабил крепостного права, но и много содействовал его расширению.

Он так же, как и предшественники, щедро раздавал дворцовых и казенных крестьян в частное владение за услуги и выслуги; вступление его на престол стоило России 100 тыс. крестьян с миллионом десятин казенной земли, розданной приверженцам и любимцам в частное владение.