Калуцкий, николай васильевич. Николай Калуцкий

К алуцкий Николай Васильевич – командир батареи 1229-го гаубичного артиллерийского полка 58-й тяжелой гаубичной артиллерийской бригады 18-й артиллерийской дивизии 3-го артиллерийского корпуса прорыва 65-й армии 2-го Белорусского фронта, капитан.

Родился 19 февраля 1919 года на хуторе Пролетарский ныне Кореновского района Краснодарского края в семье крестьянина. Русский. В 1937 году окончил железнодорожный техникум в городе Орджоникидзе Северо-Осетинской АССР. Работал инструктором производственного обучения школы фабрично-заводского ученичества на станции Дербент Дагестанской АССР.

В октябре 1939 года призван на срочную службу в войска НКВД СССР. Служил в составе 30-й бригады войск НКВД, нес службу по охране железнодорожных сооружений под городом Кушка (Туркмения). Был рядовым красноармейцем, затем – замполитурка. В мае 1945 года как отличник боевой и политической подготовки был направлен на учебу в военное училище.

Начало Великой Отечественной войны встретил курсантом Ново-Петергофского военно-политического училища войск НКВД имени К.Е.Ворошилова, которое готовило политработников для войск НКВД. Член ВКП(б)/КПСС с 1941 года.

17 августа 1941 года немцы подступили к Ленинграду. В училище были сформированы два батальона курсантов и направлены на Ленинградский фронт под Ораниенбаум (Ломоносов). 19 августа 1941 года состоялся первый бой с противником у населенного пункта Русские Анташи. За несколько дней тяжелых боев батальоны потеряли до половины личного состава и к 1 сентября были выведены из боев. Часть курсантов продолжили учебу, часть был направлена на фронт.

С сентября 1941 года Кулцкий воевал в составе 50-й стрелковой бригады, был политруком батареи отдельного минометного дивизиона. В июле 1942 года назначен заместителем командира по политчасти огневого взвода артиллерийского дивизиона, позднее –командиром батареи.

В январе 1944 года был направлен на переподготовку. В марте 1944 года окончил курсы командиром батарей при 37-й учебном полку офицерского состава Ленинградского фронта. Получил назначение командиром батареи 1229-го гаубичного артиллерийского полка 58-й тяжелой гаубичной артиллерийской бригады, в этой должности прошел до конца войны.

Участвовал в боях на Нарвском плацдарме. Гитлеровское командование сосредоточило на этом узком участке фронта пять дивизий, большое количество артиллерии и минометов с целью ликвидации плацдарма, готовя фюреру подарок к его дню рождения 20 апреля. А 19 апреля 1944 года после полуторачасовой артподготовки они перешли в наступление. Но подарок не состоялся.

В течение четырёх суток советские бойцы сдерживали ожесточённый натиск противника, потом, измотав его силы, перешли в контрнаступление и 26 апреля 1944 года освободили город Нарву. В этих боях впервые стоявшая на прямой наводке батарея 122-миллиметровых гаубиц под командованием Н.В. Калуцкого уничтожила шесть вражеских танков и много пехоты.

22 сентября 1944 года колонна войск подошла к реке Пирита. В 10 часов утра началась артподготовка. 8-я армия форсировала реку с ходу и ворвалась в Таллинн, а к вечеру он был освобожден. Через два дня снова марш и погрузка в эшелон. Теперь путь лежал на Псков, Великие Луки, Полоцк... Начальником эшелона назначили старшего лейтенанта Н.В. Калуцкого.

Ночью 7 октября 1944 года эшелон прибыл на станцию близ реки Нарев. Навстречу советским войскам цепью в несколько эшелонов двигались танки противника. Артиллеристы в течение ночи выгрузились и вступили в схватку с врагом. Бой продолжался и на следующий день. Противник отступил, понеся большие потери.

14 января 1945 года в 10 часов утра всколыхнулась холодная земля по всему переднему краю: огонь открыли сотни орудий. Началась Восточно-Прусская наступательная операция. Через час огонь перенесли в глубину обороны противника.

В ночь на 15 января 1945 года 1229-й артполк сменил огневые позиции: противник стал проводить контратаки. 16 января 1945 года наши войска прорвали оборону и стали преследовать противника. За ночь приходилось по 3-4 раза менять позиции. Н.В. Калуцкому приказали сняться с позиции и двигаться к посёлку Нове-Мяста в сторону Вислы (Польша).

Неожиданно на опушке леса появились немецкие танки и пехота, противник имел явное превосходство. В считанные секунды гаубичная батарея развернулась к бою. Подпустив врага на расстояние 300-400 метров, батарейцы открыли беглый огонь. Несколько танков, объятых пламенем, остались на поле боя, атака была отбита.

28 января батарея Н.В. Калуцкого вместе со стрелковым батальоном под огнём противника форсировала Вислу. А на рассвете фашисты снова открыли массированный артиллерийский огонь, пытаясь сбросить наши войска в реку. Затем пошли танки с пехотой.

Плацдарм узок: 150 метров в длину, а в ширину - всего 20 шагов. К концу дня от батальона и батареи Н.В. Калуцкого осталось пятнадцать бойцов. И каждый из них ранен. Из вооружения остались лишь одно противотанковое ружье, два трофейных пулемета (у своих патроны кончились), по диску патронов на автомат и несколько гранат.

В тот день 29 января 1945 года отважные бойцы отразили семь атак. Ждали восьмую. Командир стрелкового батальона вышел из строя. Н.В. Калуцкий принял командование на себя. Появились "элефанты" ("слоны") - короткоствольные большого калибра самоходные орудия вермахта: бьют непрерывно. И снова танки.

Н.В. Калуцкому осталось одно: вызвать огонь на себя. Небо будто раскололось. Сначала - тьма, а потом ударило множество молний. От ослепляющего сияния чёрным оказался корпус немецкого танка, нависшего над Н.В. Калуцким. Гитлеровцы бросились спасаться в наши окопы.

Н.В. Калуцкий повторно вызывает огонь на себя. И снова беснуются молнии, взрывается земля. Он падает на дно воронки. К утру следующего дня подошли главные силы 65-й армии. Пятнадцать погибших героев уложили в братскую могилу. Старшина 6-й батареи пришёл проститься со своим командиром.

Опустился в могилу, прижался к груди Н.В. Калуцкого, и - о чудо! - охватила оторопь и радость: его сердце стучало, капитан был жив. Контуженого и изрешеченного осколками отправили Н.В. Кулуцкого в медсанбат. Но там он задержался недолго и вскоре снова ринулся в водоворот боевых событий.

У казом Президиума Верховного Совета СССР от 10 апреля 1945 года за образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом мужество и героизм капитану Калуцкому Николаю Васильевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда" (№ 3119).

Развивая наступление на запад, войска 2-го Белорусского фронта разгромили прижатую к Балтийскому морю 2-ю немецкую армию, 28 марта 1945 года овладели Гдыней, потом Данцигом, после чего дивизия, в которой служил Н.В. Калуцкий, была включена в состав 8-й армии В.И. Чуйкова и переброшена на Кюстринский плацдарм. Его батарея заняла огневые позиции перед Зееловскими высотами. До Берлина оставалось всего несколько десятков километров.

Все эти военные годы Н.В. Калуцкий мечтал дойти до Берлина. И ему посчастливилось не только реализовать свою мечту, но и первым среди артиллеристов в присутствии командарма В.И. Чуйкова 21 апреля 1945 года открыть огонь по столице гитлеровской Германии.

После окончания Великой Отечественной войны продолжал службу в армии. В 1956 году окончил Военно-политическую академию имени В.И. Ленина. С 1957 года полковник Н.В. Калуцкий - в запасе. После увольнения из армии долгие годы работал в квартирно-эксплуатационной службе Министерства обороны СССР.

С 1970 по 1990 год был начальником отдела кадров в Научно-исследовательском институте среднего машиностроения. Жил в Москве. Скончался 28 апреля 2002 года. Похоронен в Москве на Преображенском кладбище (участок 14).

Николай Калуцкий. Особое задание

Случилось это в конце мая 1945 года. Помню, вызывает меня командир полка гвардии майор Иван Григорьевич Войтенко и говорит: «Едешь на особое задание». Даже не по себе стало. Неужели, думаю, снова готовиться к бою, ведь кругом давно уже тишина?

Но оказалось, что это задание совсем иного рода: приказано мне было срочно собираться и ехать на Парад Победы в Москву. И застучало сердце, как никогда еще за всю войну. Не верилось, что вот я, командир батареи, капитан, после четырех лет непрерывного пребывания на фронте, вдруг еду в Москву - мечту моего детства! На Парад Победы!

Я ликовал. И вдруг - словно током ударило: вспомнил погибших в последних боях друзей. Совсем немного не дожили они до Победы… И замелькали в памяти минувшие дни и годы. Все перебрал мысленно: и кровопролитные сражения, и тяжелые многокилометровые переходы, и гибель товарищей, и - особенно отчетливо, буквально час за часом, вспомнились изнурительные бои на Висле в пургу и метель…

Наша 65-я армия, которой командовал герой боев в республиканской Испании генерал-полковник П. И. Батов, имела задачу: взломать крупный узел сопротивления противника в районе польского города Грудзедз, переколпаченного немцами в «Грауденц», форсировать Вислу, затем с ходу всеми силами пересечь германскую границу.

На пороге Германии советским войскам противостояли во всеоружии несколько миллионов гитлеровских солдат. Ожесточенно сражаясь теперь уже за свою землю, они надеялись выстоять. Выстоять по нашему примеру 1941 года.

Я командовал 6-й батареей 1229-го гаубичного артполка 18-й артиллерийской дивизии. В наступлении не раз приходилось включаться в передовой отряд пехоты, непосредственно из ее боевых порядков руководить стрельбой по неприятелю.

И каждый раз, закрепившись на переднем крае, мы, артиллеристы, немедля отрабатывали так называемый «НЗО-Я». Что это? «НЗО» - сигнал: открыть неподвижно-заградительный огонь. А добавленная к нему «Я» означает - вызов огня на себя. Данные эти заранее и быстро рассчитываются для твоей собственной точки на тот редчайший случай, если сюда ворвется враг.

И вот она, позади нас, Висла. Ненадежный, готовый по-весеннему взломаться жухлый лед, слегка припорошенные промоины и разводья. Висла здесь, недалеко от впадения в Балтийское море, широченная - с полкилометра у изгиба близ пункта Альт-Марсау, где мы вчера ее переходили. Здесь же с помощью подручных средств реку будут форсировать и наши главные силы, конечно, если мы удержим плацдарм…

Плацдарм! Какое звучное слово. А у нас это полосочка земли на западном обрывистом берегу Вислы. Перепаханный снарядами «пятачок» метров 150 длиной, а ширина его… да просто река у нас за спиной, шагах в двадцати. Внизу, под обрывом…

Сутки приказали нам продержаться. Дотемна. И уже близится вечер, конец нашей вахты. Только вот от батальона пехоты и моих артиллеристов уцелело совсем немного, и почти каждый ранен.

Казалось, уже все было: и авиация противника нас «причесала», и волна за волной пехота лезла, и минами, снарядами нас клевали, а тут два танка, проскочив вызванный мною заградительный огонь, помчались прямо на НП.

Наша пехота схватилась за гранаты. Комбат Леладзе и я - тоже. Он полез против одного танка. Я - против другого.

Давненько не видел вот так в лоб мчащегося танка, широкой стесанной стальной его груди и хищно нацеленных из-под плоской башни узких щелей-глазков.

Подпустив его поближе, приподнялся я над гребнем воронки - и швырнул связку гранат ему под борт. Лязг, всплеск пламени, гусеница, странно оставаясь позади, распустилась!

Развернувшись, танк осел. Вмиг открывши люк, танкисты пытались бежать, но пали, срезанные чьей-то меткой очередью.

Слева, окутавшись черно-смоляным дымом, запылал второй танк.

Гитлеровцы, придвинувшиеся было на бросок гранаты, дрогнули, откатились, понеся большие потери.

Мы тоже потеряли многих. А добравшись до нашей воронки-НП, я ужаснулся: лежит на дне ее веселый и отважный капитан Георгий Леладзе - шинель наискось вспорота, голова и грудь залиты кровью. С трудом уговорил теряющего сознание комбата - двое легкораненых солдат на волокуше потащили его по ледяному крошеву реки на ту сторону.

Принял командование. Отбили еще две атаки. Подбираясь вплотную, немецкие автоматчики орали:

Рус, капут! Рус, Висла буль-буль…

Так вот, собрал я всех поближе к себе, говорю:

Ребята! Видно, фашисты пойдут сейчас на последний штурм. Осталось нас мало. А уйти нельзя. Иначе - за что отдали жизнь здесь наши товарищи? И сколько еще погибнет, чтобы снова взять берег? Если мы удерем…

Товарищ комбат! - перебил Иван Шавшин, оставленный наблюдателем. - Они снова прут!

Приподнявшись, вижу: впереди, разворачиваясь из-за леса, выкатывают танки.

По белесой равнине - черные танки.

Полкилометра до них. Командую:

К бою! Стоять, ребята, до конца. - И Шавшину: - Сообщи «Заре». Противник атакует. Идут… восемь «тигров»… Три самоходных орудия… До двух батальонов пехоты. Подготовиться к «НЗО» - «Воробей» - по моей команде…

Сержант кричит в микрофон:

- «Заря», «Заря»! Я - «Радуга», как слышишь? Прием…

Грохот разрывов вздымает над нашими окопами землю и охристо-черный дым пополам с пламенем. На меня сыплется грунт, задыхаюсь от едкой гари, на миг глохну и слепну - так ударили немецкие танки и самоходки.

Вновь гляжу с гребня воронки. «Тигры» идут на флангах, в группах по четыре. Чередуясь, тяжелые танки накоротке останавливаются - дергаясь, торопливо бабахают из башенных пушек. Снова спешат к нам.

Товарищ комбат! - докладывает сержант Шавшин. - «Заря» передает: «НЗО» для нас дает весь полк! Ждут в готовности.

Внимание!

- «Заря», я - «Радуга»! Внимание… - как эхо повторяет за мной Шавшин.

Вижу, в середине вражеской лавы ползут неуклюжие, с высокими бортами новейшие самоходные орудия вермахта - «элефанты». Короткоствольные, большого калибра, они бьют в нас непрерывно, не давая голову поднять.

«Элефант» - по-немецки «слон». Целый зверинец на нас, на 15 человек. За «слонами» и «тиграми» - густые цепи гитлеровцев.

Да, штурм! Твердо решили сбросить нас, искупать в Висле…

400 метров до лавины гитлеровцев.

Огонь! - откликается эхо.

Над нашими головами словно рой жужжит - снаряды мчат, пущенные всеми 28-ю гаубицами.

Громыхая, впереди встает неохватная черная, с изжелта-красными вспышками стена. И опадает.

Вижу, багровыми факелами жирно коптят небо два бывших «тигра»! А ближе к нам сник искалеченный взрывом «элефант»… Смешались, повыщербились и ряды пехоты, но вал атаки по-прежнему катит на нас, к Висле, 200 метров до них.

Командую радисту:

- «НЗО» - «Ласточка»… Огонь!

С громовыми раскатами еще ближе перед нами взметается к небу угольная с острыми взблесками завеса.

Содрогается земля от многих десятков снарядов, обрушиваемых всеми батареями полка. Глазам вновь открывается грязно-белесая, слегка всхолмленная прибрежная равнина.

Остались на ней еще два поверженных «тигра», густо дымит один, другой замер, словно обезглавленный, с оторванной башней, а вон распласталась туша размозженного «элефанта», и сотни серых фигурок, уткнувшихся в грязный снег, вряд ли поднимутся.

Но с упрямством фанатиков или с отчаянием обреченных - черт их знает! - на нас продолжают двигаться: четыре тяжелых танка, стреляя из пушек и пулеметов, непрерывно рявкающий широким стволом последний «элефант» и сотни две автоматчиков, уже открывших пальбу.

50 метров!

Надсадно гремят танки, утробно скрежеща моторами, визжа звеньями гусениц… Ощерив рты, орут что-то гитлеровцы, вроде: «А-а-а…»

Ах, нужна Висла? А недавно им требовалась Волга.

С болью понимаю: так можно и плацдарм проворонить! Даже гранат нет отбиться.

Так, значит, все? Ты бессилен?..

Оборачиваюсь к своим. Солдаты - артразведчики и пехотинцы - бьют до последнего.

Ребята! - кричу, чтобы каждый услышал. - Ну что? Вызываю огонь на себя?

Напоследок гляжу в их глаза до донышка. Запоминаю лица, засиненные порохом, такие разные, а мне - по-солдатски одинаково родные.

Яростно откликаются: «Давай, комбат!», «Шиш, а не плацдарм выкусят…».

Огрызаются и еще более заковыристо.

А Иван Шавшин, вчера еще довольный, что не утоп в Висле, кидает:

И-эх! Помирать, так с музыкой…

Отдаю команду:

- «НЗО-Я»!

Пока Шавшин дублирует по радио, выдергиваю из кобуры пистолет - сую за пазуху.

Товарищ капитан! - недоумевает радист, в одной руке у него микрофон, другой зажимает рану на правом боку. - «Заря» команду не принимает…

Что?! - Выхватываю микрофон, гаркаю в него несколько «ласковых» слов и только тут, прижав наушник, слышу взволнованный голос командира полка.

- …или напутали? «Радуга»? Кто командует?

И тогда изо всех сил, как можно четче я даю открытым текстом:

Товарищ командир! Я - Калуцкий! Повторяю: «НЗО-Я»! Ого-о-нь!..

Подполковник все понял. И, видно, поднес микрофон к телефонной трубке. Мгновенно, чтобы и мы услышали его команду на позиции всех семи батарей:

По-о-лк… Четыре снаряда… Беглый… Огонь!

Своим в окопах бросаю:

Прощайте, товарищи! - и тихо говорю осевшему к рации на дне воронки Шавшину: «Прощай, Иван…»

Один снаряд, приближаясь, свистит, а 28 - низко, густо воют. Из-за реки услышали мы этот вой.

Вижу рядом: ближний «тигр», массивным покатым лбищем подминая бруствер, наклонил вниз длинный ствол орудия, будто пронзить хочет ребят в окопе, и кто-то из них занес для удара противотанковую гранату…

Небо раскололось. Пала тьма. В нас ударяет множество молний.

В их неверном ослепляющем сиянии лиловым огнем охвачено черное тело обмякшего на бруствере танка. Мертвенно бледны искаженные лица немцев, в ужасе кинувшиеся спасаться в наши окопы. А-а! И я взываю в микрофон:

Молнии беснуются.

Огонь! - победно успеваю крикнуть в третий раз, падая на дно воронки и ощущая всем телом, что земля ходит ходуном…

Позже, уже в штабе, подсчитали: полк трижды дал очереди, каждая по четыре выстрела, влепив по команде «НЗО-Я» ровно 336 снарядов.

Все вражеские машины, прорвавшиеся к реке, были разбиты, сожжены. Ни одного живого гитлеровца не осталось на берегу - сотни трупов на полукилометре до леса.

Едва стемнело, наши главные силы приступили к форсированию Вислы в районе Альт-Марсау. Со здешнего плацдарма началось новое наступление частей 65-й армии: и на север - к морю, к Данцигу, нынешнему Гданьску, и на запад, к границе собственно Германии, с последующим поворотом на юг, на Берлин.

…Старшина 6-й батареи Николай Капустин, служака, каких поискать, человек обстоятельный, переправился через Вислу поздним утром. Довольно уже далеко расширили с боем наши части плацдарм.

Н-да, - покачал головой многоопытный старшина, глядя на изуродованные и обугленные остовы неприятельских танков и груды фашистских трупов на береговом обрыве. - Дали фрицу прикурить! Не попусту пали наши смертью храбрых…

Помолчав, Капустин спросил у санитаров:

Где Калуцкий?

Все погибшие там, - ответил один из них. - В воронке. Еще не закапывали, не успели.

А ордена сняли? Сохранили партийный билет?

Санитар виновато пожал плечами - мол, до этого ли?

Вы что, порядка не знаете?! - Капустин выругался в сердцах и зашагал к воронке.

Каковы же были и оторопь и радость старшины, когда, отыскав меня среди погибших защитников плацдарма, он убедился, что я сильно изранен, контужен, но… подаю признаки жизни! Тотчас доставили меня в медсанбат.

В госпитале задержался я недолго: спешил к штурму Берлина. И успел! В середине апреля, в канун нашего наступления на столицу рейха догнал я свою часть. И тут неожиданно товарищи поздравили меня с Золотой Звездой Героя.

Сержант Петр Кириллин - командир отделения разведчиков нашей батареи - скончался на моих руках. Слабея, говорил все тише, срываясь на сиплый шепот:

Обидно, то-о-варищ ком-бат… умирать горь-ко… сегодня… здесь… за мину-у-ту до на-а-шей Победы…

Никогда не забуду его удивленных, молящих, слезами наполненных глаз. И под разодранной, в крови гимнастеркой выцветшую тельняшку.

Моряк-пограничник с Дальнего Востока, храбрец и отменный артиллерист, пройдя всю войну, он так и угас на улице в центре Берлина под неумолчный гул, рев, гром, кваканье, треск всего, что может стрелять и взрываться.

Молча, не глядя друг другу в глаза, своими руками мы схоронили пограничника Петра Тимофеевича Кириллина двадцати пяти лет в Трептов-парке, где теперь возвышается всему миру известная величественная бронзовая статуя воина-освободителя со спасенным немецким ребенком.

А в Берлине, черном, испепеленном и траурно-красном от зарева пожарищ и багровой пыли, все еще продолжалась битва, небывалая по плотности противоборствующих войск, намертво сцепившихся в гигантском городе. На пределе взаимной ожесточенности шло многомерное сражение; в небе и тоннелях метро, на улицах, в развалинах домов, на крышах, в подвалах и на лестничных клетках. Кипели сотни отдельных боев, артиллерийских дуэлей, рукопашных, танковых схваток и тысячи поединков, где дело решали граната и пистолетный выстрел, автомат, штык или нож. И в этом побоище, венчающем исход войны, советские солдаты бились, себя не жалея. За победу.

Казалось бы, надо поберечься в последние страшные дни. Но все, кто дрался тогда в Берлине, помнят: многие солдаты и офицеры выписывались из госпиталей досрочно, чтобы лично участвовать в главном событии Великой Отечественной, а раненые не хотели уходить из боя. Так велик был гнев всего нашего народа и гнев каждого.

С утра 2 мая еще шли тяжелые бои. Наши штурмовые группы блокировали дом за домом. К вечеру на город пала неожиданная тишина. Гитлеровский гарнизон капитулировал. Вражеские солдаты, лейтенанты, майоры, полковники и генералы - многие из них в свое время дошли до Ленинграда, Москвы, Сталинграда, но так и не сумели взять их! - побитые, теперь выбирались из бункеров с белыми флагами.

Так вот они какие. С потухшим взглядом, униженные, жалкие. Неужели это они в августе 1941-го маршировали, засучив по локоть рукава, в «психической» атаке под Русскими Анташами?.. Да, настал заветный срок.

Курсанты-пограничники, мы поклялись сумрачной осенью 41-го, хороня боевых побратимов:

Если хоть один из нас дойдет до Берлина - помянет добрым словом погибших товарищей!

Можно бы сделать и скидку на возраст: ведь были мы тогда, по сути, еще мальчишками. Да и ко Дню Победы мне едва минуло 25, но год войны не зря засчитывается за три…

Забрезжил первый день удивительной мягкой тишины… В побежденном Берлине ни канонады, ни стрельбы, ни пистолетного щелчка. Послышались нежданно бряканье котелка, сигнал автомобиля, обычные человеческие голоса и даже ожил, зазвенел смех у наших славных девчат-связисток. Какое же диво - сила жизни: в изуродованных, но все же бурно зазеленевших Тиргартене и Трептов-парке заверещали, засвистели с переливами птицы! В тот день, 3 мая, утром мы с однополчанами поспешили к рейхстагу.

К разбитому вдрызг куполу, фактически к его голому каркасу-скелету ехали на «газиках», «виллисах», «зисах», трофейных «оппелях» и «шкодах», на лошадях, мотоциклах и велосипедах, а чаще шли пешком, пробираясь разрушенными мостами через руины и бывшие улицы, - стремились сюда, к высоко в майское небо вознесенному над куполом алому флагу, советские солдаты и офицеры всех частей, приступом взявших логово проклятого фашизма.

Когда мы подошли к рейхстагу, обугленный, с дырявыми от снарядов боками, с выбитыми, пустыми глазницами окон, с проваленной крышей, обрушившимися колоннами, он еще смрадно дымился. Возвышались везде кучи вражеских трупов, оружия, круглых противогазов. А вокруг его стен сосредоточенно трудились сотни тех, кто с боями дошагал сюда от Волги до Буга и Днестра и дальше, через Вислу, Одер и Шпрее. Выбивали, выцарапывали, надписывали - и свои фамилии, и имена погибших друзей и родных, и города, деревни, местности, откуда добрались сюда, коли враг потревожил.

Запомнилось несколько надписей: «Папа, я дошел за тебя!», «Привет из Ленинграда», «…от меча и погибнет!».

Жарко вдруг мне стало. Что написать? Нашел я твердый и острый камень, по-моему, кусок гранита. С трудом отыскал достойное и свободное еще место - прямо у главного входа в рейхстаг, справа от него, наверное, как символ надменной и задиристой германо-прусской военщины, торчала то ли каменная, сейчас уже не помню, то ли чугунная литая вооруженная фигура, изображавшая рыцаря, ратника или во всяком случае некоего грозного вояку, впрочем, изрядно уже изрешеченного пулями. И, пожалуй, массивнее дырявой фигуры был каменный постамент, меченный осколками наших снарядов, как и весь поверженный рейхстаг.

На этом-то постаменте, ударяя изо всех сил острым камнем по камню, с искрой высек, врезал я - за себя и всех друзей-пограничников - большие, глубокие, издалека видные буквы, одно широко выписанное слово: ШОРИНЕЦ.

Нет для меня слова дороже.

В нем самоотверженность дзержинцев-пограничников. Боевая честь огнем опаленной юности. Вечная память сложившим голову за Отечество. Это ему, Николаю Александровичу Шорину, замечательному командиру нашего курсантского батальона пограничников, ему, умному, смелому, расчетливому, ему во многом мы обязаны тем, что сегодня можем честно смотреть в глаза друг друга.

Меня часто спрашивают: страшно ли было на войне? Что самое страшное?

Да, на войне было страшно.

Страшен был ошеломляющий огонь: густые разрывы снарядов и мин вокруг занимаемого тобой окопа, горящие траншеи, секущий огонь пулеметов, ночная бомбежка. Неспокойна душа и при подходе танка. Он ревет, стреляет, гусеницы сзади пыль поднимают, и создается впечатление, что на тебя надвигается огненная стена.

Но самое страшное - потеря боевых друзей. Ведь каждый новый день мог стать последним и в твоей жизни. Но это не был животный страх перед смертью. Страшно было только подумать, что ты не сумеешь дожить до победы. Всем очень хотелось увидеть этот день.

Сейчас историки делят войну на периоды. Вот, мол, период был трудный, решающий. Дальше было легче. С точки зрения политической, исторической и стратегической это, конечно, возможно и так. Но для солдата вся война одинакова. От первого дня до последнего. Ленинград, Прибалтика, Варшава, Гдыня, форсирование многих малых и больших рек - каждый из этих рубежей можно назвать историческим. Я прошел их все. Войну закончил в Берлине. Не город, а сплошные каналы с крутыми берегами, одетыми в гранит. Подходишь к берегу на штурмовом плотике, а сверху - гранаты. Тем, кто остался в живых, - по заранее приготовленной лестнице наверх, а там - пулеметы в лоб.

Все было за эти военные годы, но не могу вспомнить, чтобы кто-то подвел меня в бою, не выполнил приказ, отступил там, где можно было победить. С хорошими ребятами мне посчастливилось воевать.

Мысленно подводил я итоги войны. Не пройденными километрами мерили фронтовики прожитые на войне годы, а жизнями, жизнями боевых друзей. Сколько дней и ночей проведено на войне? Один день на фронте считался за три. Скажу откровенно, неточная бухгалтерия. И тридцать мирных дней не сравнить с одним фронтовым.

…А теперь ехал в Москву на Парад Победы.

Для участия в нем было назначено по одному сводному полку от каждого фронта, а также сводный полк Военно-Морского Флота и части Московского гарнизона.

Полк нашего фронта возглавлял Герой Советского Союза генерал-лейтенант М. П. Рослый.

Часть состояла из семи батальонов разных родов войск. В каждый батальон входили две роты по сто человек, а роты состояли из десяти отделений, во главе каждого стоял офицер. Естественно, повсеместно было много желающих попасть в сводный полк. Отбирали статных, рослых, стройных воинов. В этой связи вспоминается такой эпизод. Сводный полк 1-го Белорусского фронта, в составе которого мне довелось участвовать в Параде, формировался в Карлсхорсте под Берлином. Первое построение. Расстановка по ранжиру. Утро было хмурым, прохладным. Накрапывал мелкий дождь. Мы были в плащ-накидках. Сначала все шло хорошо, а потом случилась заминка. Невысокого роста воин, что называется, не вписывался в общую картину.

Не годен! - окинув его взглядом, произнес полковник. - Следующий!

Кто не годен? - спросил бывалый фронтовик. - Как воевать - годен, а на парад - не годен?

Лицо показалось генералу знакомым. Он что-то вспомнил, потом сказал:

Снимите плащ-накидку!

Тот снял. И все увидели на гимнастерке старшины Николая Ходосова Золотую Звезду Героя Советского Союза. Это был тот самый Ходосов, который отличился в боях за Зееловские высоты. На фронте - с первых дней войны. Был 7 раз ранен. В разведке проявил исключительное мужество и находчивость. Взял в качестве «языков» 22 фашистских солдата и 6 офицеров. А однажды фашисты установили на переднем крае громкоговорящую установку и, ведя свою гнусную пропаганду, призывали наших бойцов переходить на их сторону, обещая всяческие блага. В ответ разведчики во главе с Ходосовым совершили дерзкую вылазку и захватили в плен вещателя вместе с его аппаратурой.

Такого орла да не взять? - произнес генерал. - Зачислить в полк!

Предварительная подготовка парадного расчета началась в Берлине. Здесь же комплектовалась команда из 200 человек, которая должна была нести и швырнуть к подножью Мавзолея В. И. Ленина гитлеровские знамена.

Некоторые солдаты и сержанты были страшно огорчены, когда узнали, что их назначили в особый батальон трофейных знамен, чтобы носить это фашистское тряпье. Тогда было решено выдать участникам парада особого батальона кожаные перчатки.

В Берлине наш сводный полк погрузился в санитарные поезда. Белоснежная постель. В вагонах чисто, уютно.

Сколько лет минуло, а как сейчас слышу радостный перестук колес поезда, вижу радостные лица солдат и офицеров. Одер, Висла, Западный Буг - такие знакомые рубежи. Только теперь они проплывают в обратном порядке. А вот и государственная граница! На первом же полустанке солдаты высыпали из вагонов, смеются и плачут. Девчушку-стрелочницу чуть не задушили в объятиях: каждому хотелось расцеловать русскую сестричку.

Казалось бы, вот где можно было как следует отдохнуть, отоспаться за всю войну, но с того момента, как мы оказались на родной земле, никто не мог уснуть. Все жадно смотрели в окна. Мимо проносились разбитые полустанки, крупные станции, превращенные фашистами в руины и пепел, сгоревшие деревни, разрушенные города Белоруссии, Смоленщины. На полях работали измученные войной женщины, старики, дети.

На всех остановках местные жители искали среди нас своих земляков. В Смоленске начальник станции доверительно сообщил людям, что едут герои войны из самого Берлина, они будут на Красной площади по коврам ходить. Мы улыбались, но не говорили, откуда и куда едем.

В Москву прибыли 1 июня. Поезд остановился на окружной железной дороге, недалеко от Казанского вокзала. Отсюда мы строем, поротно пошли в Ворошиловские казармы в Сокольниках. Цветы и слезы - вот что запомнилось мне больше всего в первый день приезда в город-герой.

Подготовка к параду началась в тот же день. Тренировались два раза в сутки - с 5 до 9 часов утра и с 6 до 8 часов вечера. Часто занятия проходили на Центральном аэродроме, где присутствовали все прославленные полководцы Красной Армии.

Тренировались с душой. Сколько сил и энергии отдавали мы при подготовке, с каким энтузиазмом отрабатывали взмах руки, поворот головы, четкость шага! Что говорить, гордились оказанной честью.

Каждый из нас понимал, что он на параде представляет свою роту, батарею, полк, дивизию, фронт, а я еще и пограничные войска.

После напряженных тренировок были волнующие встречи с прославленными полководцами. Нас приглашали к себе артисты театров, кино.

С особой теплотой относились к участникам парада портные, сапожники, парикмахеры. Ведь это были в большинстве своем фронтовики. К этому времени нам выдали новую парадную форму. Приятно вспомнить о такой, казалось бы, мелочи: фабрика «Ява» выпустила специально для нас папиросы с грифом «Привет победителям!».

Отчетливо, на всю жизнь я осознал: от таких знаков внимания может легко закружиться голова, проще пареной репы - зазнаться, задрать нос, возомнить нечто о собственной персоне!.. Нет, понял - высшие почести на самом деле заслужены не мною, одиночкой, а теми, кто взрастил меня, закалил. Это и «партии миллионов плечи». И славные погранвойска, кующие верных солдат Родины. И дорогие мои командиры, и солдаты, с которыми посчастливилось стоять плечо в плечо. От имени их и оказана мне честь - в звездный час советского народа быть на Красной площади.

Во время предварительной подготовки к параду мы видели, как тренировались солдаты особой команды. Генералы и офицеры предлагали множество разных приемов и вариантов, как нести и бросать фашистские знамена. Однако ни один из них не удовлетворял - все казались невыразительными. Но вот к генерал-лейтенанту М. П. Рослому подошел высокий подтянутый сержант Степан Шинкин с орденами Славы всех трех степеней на груди и попросил разрешения показать, как, по его мнению, это нужно делать.

Попробуйте! - разрешил генерал.

Сержант схватил штандарт полка личной охраны Гитлера с черной свастикой и орлом, проволок его немного по земле, потом с силой и отвращением бросил на асфальт.

Вот так надо обращаться с ними, - сказал он под громкий одобрительный смех…

Раздались возгласы одобрения.

Георгий! Ты?

Коля! Друг! Ты?

Это был Георгий Леладзе!

Подобных, удивительных встреч было много в те незабвенные дни.

23 июня на плацу перед строем полка в торжественной обстановке генерал-лейтенант Рослый М. П. объявил приказ Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина: Парад Победы был назначен на 24 июня 1945 года.

В тот же день нам вручили недавно учрежденные медали за Победу над Германией в Великой Отечественной войне. А вечером приказали всем спать. Но нам не спалось. Не спали и москвичи - горел в домах свет, жители столицы звонили друг другу по телефону. С раннего утра улицы, ведущие на Красную площадь, были переполнены.

Наш сводный полк шел на Красную площадь по плотному живому коридору. С тротуаров звучали приветственные возгласы, фронтовые песни. На Пушкинской улице к нам присоединились подразделения Войска Польского со своими боевыми знаменами. Вместе с польскими друзьями мы громили врага и вместе пришли на Парад Победы.

…Празднично и торжественно выглядела Красная площадь в тот незабываемый день. Огромные алые стяги украшали здание ГУМа. Вдоль его фасада были установлены гербы всех союзных республик с Государственным Гербом Союза Советских Социалистических Республик в центре. С утра на Красной площади и прилегающих к ней улицах и площадях ровными квадратами выстроились сводные полки.

Начал накрапывать дождь. Но настроение было приподнятое. Окидывая взором зубчатые стены Кремля, его остроконечные башни с рубиновыми звездами на шпилях, каждый испытывал волнение от причастности к событию столь огромной важности. Мы думали о том, как много связано с Красной площадью в жизни нашего народа. Отсюда уходили дружины Дмитрия Донского, чтобы обессмертить себя подвигом на Куликовом поле. Здесь собирались на битву ополченцы Минина и Пожарского. Здесь проходила рать Кутузова после Бородинского сражения, в котором «русские стяжали право быть непобедимыми». На Красной площади выступал Владимир Ильич Ленин перед бойцами, уходившими на фронты гражданской войны. С Красной площади прямо на фронт двинулись полки 7 ноября 1941 года, когда гитлеровские войска стояли на подступах к столице. В тот день, когда над нашей столицей нависла смертельная опасность, к советским воинам с Красной площади были обращены слова:

«Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков - Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!»

Теперь сюда, на Красную площадь, к Мавзолею Ленина, пришли победители - посланцы всех фронтов, чтобы триумфальным шествием отметить Великую Победу. Они построились так, как стояли на полях сражений от Ледовитого океана до Черного моря: Карельский фронт, Ленинградский фронт, 1-й Прибалтийский фронт, 3-й, 2-й и 1-й Белорусские фронты, 1-й, 4-й, 2-й и 3-й Украинские фронты. За Украинскими фронтами - сводный полк моряков - героев обороны легендарных городов, участников дерзких десантов и жарких боев на море. Вместе с ними - морские пехотинцы из прославленных бригад, воевавших на суше, те, кого враг в ужасе называл «черными дьяволами».

Заполняются трибуны, протянувшиеся вдоль Кремлевской стены. На лицах счастливые улыбки, радость. И хотя дождь становится все сильнее и сильнее, он не может омрачить торжественного момента. Я тогда подумал: как кстати дождь, потому что капли его смешались со слезами радости у воинов, и каждый из нас думал, что они не видны товарищу.

Это были слезы счастья и одновременно горя по друзьям, товарищам, близким, родным, по тем миллионам советских людей, которые не дожили до счастливого Дня Победы. Наш полк стоял напротив Мавзолея. Ни я, ни мои товарищи никак еще не могли свыкнуться с мыслью, что вот уже около двух месяцев как закончилась война, что мы живы и вот… стоим на Красной площади.

Перед каждым сводным полком стоял транспарант: «Карельский фронт», «Ленинградский» и т. д.

На нашем транспаранте сияло - «1 Белорусский фронт».

В 9 часов 50 минут на вороном тонконогом красавце коне выехал командующий парадом Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. В свои неполные пятьдесят лет он сидел на лошади привычно и ловко.

Десять ударов Кремлевских курантов возвещают о начале парада. Из ворот Спасской башни Кремля на белоснежном рысаке выезжает Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Навстречу ему для отдачи рапорта устремляется командующий Парадом Победы К. К. Рокоссовский. В наступившей тишине звучат чеканные слова рапорта. Еще мгновение - и по Красной площади раскатывается троекратное солдатское «ура».

Начался объезд войск.

Запомнилось, как подъехал к нам Георгий Константинович Жуков. Видно, еще издали он узнал свой полк. Тепло, как-то по-отечески маршал поздоровался со своими однополчанами, назвал нас победителями, еще несколько секунд молча постоял перед нами. Чувствовалось, что командующий фронтом волнуется так же, как и мы, его подчиненные.

После объезда войск Г. К. Жуков, спешившись, молодцевато, энергично поднялся на трибуну и от имени и по поручению Коммунистической партии и советского правительства произнес короткую содержательную речь.

На середину Красной площади выходит сводный военный оркестр. Сколько там ни говори, а военная музыка - лучшая музыка в мире!

1400 труб победоносно и ликующе гремят: «Славься, русский народ!» Прогремел в московском небе артиллерийский салют.

К торжественному маршу… - послышалась звонкая команда Рокоссовского.

Приходят в движение сводные полки участников этого незабываемого шествия по Красной площади.

Люди, привыкшие бросаться в атаки под градом осколков и пуль, по-пластунски ползать в разведке, укрываться в складках местности, чтобы огнем в упор поразить врага, теперь шли парадным строем по Красной площади, держа равнение на ленинский Мавзолей.

Подготовка к Параду длилась месяц. Но участники его говорили тогда: «Мы готовились к этому событию месяц и 1418 дней и ночей». И в этом был глубокий смысл. Все долгие годы войны советские люди верили в нашу победу, отважно сражались за нее. Не всем довелось дожить до этого светлого дня. Мы помнили об этих героях. Они незримо шагали с нами по Красной площади - защитники Москвы и Ленинграда, Киева и Минска, Сталинграда и Севастополя, Одессы и Новороссийска, Керчи и Тулы, легендарной Брестской крепости, те, кто брал Кенигсберг, Будапешт и Вену, штурмовал Берлин, кто освобождал Белград, Варшаву и Прагу.

Величественным был марш победителей. Во главе сводных полков командующие фронтами, чьи имена не раз звучали в приказах Верховного Главнокомандующего по поводу блистательных побед, одержанных войсками на полях сражений. Это Маршал Советского Союза К. А. Мерецков, Маршал Советского Союза Л. А. Говоров, генерал армии (позже Маршал Советского Союза) И. X. Баграмян, Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский, Маршал Советского Союза Ф. И. Толбухин. Сводный полк военных моряков вел вице-адмирал В. Н. Фадеев.

Первым проходит по Красной площади сводный полк Карельского, затем Ленинградского, Прибалтийского, 3-го и 2-го, 1-го Белорусских фронтов… Обходим Красную площадь, и, когда развернулись и пошли к Мавзолею, комок встал в горле. Но вот поступила еле слышно команда. Салютую клинком, держу равнение, пытаюсь за долю секунды выхватить самое главное, увидеть и запомнить как можно больше и на всю жизнь. Стекают по каске капли дождя. Они попадают на лицо, и то ли это дождь, то ли слезы - не поймешь. Сердце бьется учащенно. Волнуюсь, боюсь сбиться с ноги. Но вот уже проходим Мавзолей. Справа - трибуны. Стоят военные атташе зарубежных стран. Щелкают фотоаппаратами. Потом снова ликующие трибуны, аплодисменты. Для нашего полка оркестр играл специально подготовленный марш. И каждому фронту - свой. В этом было признание особой доблести войск всех фронтов. Вслед за торжественной музыкой Глинки звучали марш 8-й Гвардейской имени Панфилова дивизии, марш гвардейцев-минометчиков, танкистов, партизан. Для полка 1-го Прибалтийского фронта исполнялась «Радость Победы», 3-го Белорусского - марш 92-го Печорского полка, Ленинградского - марш ленинградских гвардейских дивизий, для моряков - марш «Герой».

Вдруг оркестр смолкает, и величественную тишину разрывает резкая дробь барабанов. На трибунах волнение. Появились 200 воинов, несущих знамена поверженного врага. Они их не несут, а волочат по мокрой брусчатке Красной площади. Лица солдат серьезны, мускулы напряжены. Поравнявшись с Мавзолеем, воины делают резкий поворот направо и с невыразимой ненавистью швыряют свою постылую ношу к подножью Мавзолея.

Древки глухо стучат о камень. Первым падает на мостовую личный штандарт Адольфа Гитлера. Затем штандарты 1-го Кирасирского полка Германской армии, 1-го Драгунского полка, 4-го Гусарского, 9-го конно-пехотного, 10-го Уланского и еще многих других частей, когда-то считавшихся цветом гитлеровской империи, ее славой. Черные, белые, желтые, с позолоченной отделкой и перевитые орденскими лентами знамена, которые некогда реяли над Парижем, Прагой и Афинами, в Белграде, Варшаве и других европейских столицах.

Все громче били барабаны, росла на виду у всей планеты груда поверженных полотнищ со свастикой, с мертвыми оскалами черепов, с потускневшими, словно общипанными орлами.

Бесноватый фюрер начинал войну с шумных победных парадов. Свои «непобедимые» знамена он принес и на нашу землю. Гитлеровские орды донесли их до Москвы, Ленинграда и Сталинграда. Мы видели на орденских лентах полковых штандартов названия наших городов: «Минск», «Киев», «Ростов», «Смоленск». Фашисты несли смерть и порабощение. А теперь знамена гитлеровских войск брошены к сердцу русской земли, повергнуты к ногам великого народа-победителя.

По трибунам проносится шквал аплодисментов - так весной грохочет гроза. Волнами перекатываются по площади «Ура!». Дробно гремят барабаны - громче, громче, громче!

Перед Мавзолеем все растет и растет куча предаваемых позору вражеских знамен.

Человечество никогда не забудет этого момента - вершины торжества миролюбивых советских людей над врагом.

…Все газеты мира писали после об этой, как назвал ее писатель Борис Горбатов, «политической казни фашизма».

Ритуал позора окончен, но на площади еще стоит тишина. Потом снова заиграл оркестр. Парад продолжается. Идут войска Московского гарнизона. Восхищение вызывает славная конница, проходящая на рысях.

Четким шагом, держа равнение на Мавзолей В. И. Ленина, прошли мы по Красной площади. И уже были далеко за Москворецким мостом, когда стала обгонять наши колонны могучая техника, танки, пушки, зенитки, гвардейские минометы «катюши». И на каждой установке, боевой машине звезды - знаки одержанных побед.

Глава 5. Особое зелье В очаге потрескивало пламя, теплые отблески немного оживляли измученное лицо Велены. Кронт осторожно отер рукой в перчатке пот со лба девушки.- Она скоро исчезнет, растворится, да? - глухо спросил он.- Не знаю, - ответила ведьма. - Ее удерживает

Секретное задание P-219 P-219 – британская подводная лодка типа S – сошла со стапелей в Барроуин-Фурнесс в октябре 1941 года. Ей суждено было прославиться выполнением секретного задания под именем HMS Seraph под командованием капитана 3-го ранга М.Л.А. Джевелла. В этой тайной